Возвращение Одиссея. Будни тайной войны
Шрифт:
Иванов, достав из кармана и быстро пробежав глазами программку сегодняшнего спектакля, незаметно еще раз бросил взгляд на окруженный золотым ободком циферблат своего «Патека» и негромко констатировал:
– Уже почти без двадцати.
– Н-да, – неопределенно процедил его собеседник.
Немного помолчав, Олег слегка склонился к уху собеседника и еще тише, с каким-то гнусавым прононсом, процедил:
– А это что, правда твоя сестра?
Адресат вопроса, скосив глаза в сторону, назад, туда, где в данный момент находилась обсуждаемая персона, ответил в таком же тоне и той же манере:
– А что... не похожа?
– Ну... – протянул Олег, но тут же осекся, увидев, как губы адресата внезапно плотно сжались, а под скулами его едва заметно трепыхнулись маленькие
– Есть, – не глядя на него, ответил Геня и, небрежно потерев подбородок указательным пальцем правой руки, как бы в задумчивости пару раз качнул головой.
Иванов тут же устремил свой взор в направлении его взгляда. В самом начале фойе, возле широкого окна, занавешенного стягивающимися и от этого пышными волнами ниспадающими вниз гардинами, он увидел немного забавную картину. Женщина постбальзаковского возраста начала что-то довольно громко выговаривать своему немного неуклюжему недорослю, то ли сыну, то ли племяннику, в очках, куцем пиджачке и коротковатых брючках, испачкавшему руки тающим мороженым, и, в конце концов, повелительным жестом направила его в сторону мужской комнаты, по всей видимости, с указанием вымыть руки и вообще привести себя в порядок.
Юноша в куцем пиджачке, выбросив по дороге в урну на длинной тонкой ножке недоеденное мороженое, которое у него почему-то слишком уж быстро растаяло, скрылся за дверью с изображенной на ней фигуркой джентльмена, но уже буквально через какую-то минуту выскочил обратно, на ходу вытирая руки скомканным матерчатым платком, и вернулся к по-прежнему стоящей возле окна и поджидающей его даме. Дама, внимательным, критичным взглядом оглядев внешний вид подошедшего, открыла висящую у нее на плече сумочку, достала оттуда расческу и три раза провела ею по густой шевелюре своего юного кавалера, пытаясь привести в порядок его торчащие непослушные вихры.
– Так, там их трое, – процедил шатен в темно-коричневом костюме, почти не открывая рта и совсем, казалось, не смотря в сторону этой пары, а, наоборот, повернувшись к продольной стене и, чуть прищурясь, разглядывая висящую почти прямо напротив него фотографию немолодой полноватой актрисы, словно пытаясь пробудить в памяти какие-то связанные с ее обликом ассоциации.
– Где там?.. И кого? – подражая ему практически отсутствующей мимикой лица, спросил стоящий рядом товарищ. Спросил так, на всякий случай, поскольку в принципе сам уже знал ответ на свой вопрос.
– В сортире... наших «клиентов», – все равно ответил ему шатен.
– Только что туда четвертый зашел.
– Да пусть хоть все остальные зайдут. Всё уже. Наш один из тех, кто сейчас руки моет. Или уже сушит. Та-ак... – протянул Геня, небрежно, как бы между прочим, опустив правую руку в боковой карман брюк, – первый вышел. Хорошо... – И тут же быстро добавил, не глядя на своего собеседника: – Ты... так-то, особенно... в ту сторону не пялься. Он все равно сейчас мимо нас проплывет. – Через пару секунд он продолжил, едва заметно подмигнув собеседнику и почти на целый тон повысив голос: – Да, кстати, ты не слышал? Вышло новое подарочное издание поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». В трех томах.
– Нет, не слышал. А почему в трех? – тоже повысив голос, с серьезным видом посмотрел на него Олег.
– С приложениями. Номера телефонов, адреса. В подарок, для налоговой полиции.
– Хорошее издание. А ты слышал, что в самом последнем списке самых богатых людей планеты, опубликованном журналом «Форбс», на первом месте оказался сам главный редактор журнала «Форбс». – Иванов краем глаза увидел, как мимо них, твердой походкой очень уверенного в себе человека, проходит крепкий, плотный мужчина средних лет, в дорогом темно-сером костюме, с бритой почти под ноль головой, что немного камуфлировало его идущую ото лба, назад, довольно обширную лысину. Несмотря на весьма немаленькое расстояние – метров пять-семь, до Олега легким дуновением донесся стойкий аромат смеси амбры и мускуса, являющихся непременными составными элементами самой изысканной мужской парфюмерии.
– Нет, не слышал, – немного удивленным тоном ответил Геня, казалось, не обративший абсолютно никакого внимания на носителя дорогого костюма и дразнящего аромата.
– А знаешь почему?
– Почему?
– Потому что в этом списке больше уже не фигурирует ни один представитель российского бизнеса, – развел руками Иванов, краем другого глаза, и только краем, сопроводив «номера первого» из списка их наиболее вероятных «клиентов», который, не сбавляя хода, продефилировал прямо в буфет, по направлению к столику, за которым сидел удивительно похожий на него и комплекцией, и костюмом, и манерами, и, наверно, даже запахом другой мужчина, таких же неопределенно средних лет, в компании двух довольно молодых, весьма смазливо-фигуристых и немного жеманных девиц. Олег снова понизил голос: – За ним... кто-нибудь есть? Или... мы?
– Есть, есть, – небрежно процедил стоящий с ним рядом товарищ, который, не вынимая руки из кармана брюк, только что бросил очередной незаметный со стороны и быстрый взгляд в сторону юноши в коротковатых брючках и его то ли мамаши, то ли тетки. – Внимание, пошел «второй».
Несомненно, между ним и парочкой, по-прежнему «трущейся» возле широкого окна с волнообразными гардинами, была какая-то связь. Олег это чувствовал, хотя и не мог точно определить характер этой связи – были ли это какие-то условные сигналы жестами или, может быть, элементами одежды, либо же речь шла об общении с помощью специальных радиосредств, либо и того и другого одновременно, или же вообще чего-то совсем иного. Тем не менее в том, что именно «парочка» является источником информации для товарища в темно-коричневом костюме, зачем-то держащего в кармане свою правую руку, Иванов практически уже не сомневался.
Впрочем, размышлять дальше на эту тему времени уже не было. От туалета широкими подпрыгивающими шагами, резко при этом наклоняя вперед свой корпус и невпопад размахивая руками, отходил высокий молодой человек, лет двадцати пяти, в белом вязаном свитере с вытянутыми рукавами, в очках с толстыми стеклами и с какой-то нескладной сутулой фигурой, мгновенно выдающей в нем всяческое отсутствие какой-либо армейской закалки. Молодой человек сразу же направился в дальний левый угол фойе, к широкому столу, покрытому плотным пасьянсом книг, всех размеров и жанров, толстых журналов и календарей, и, подойдя сзади к двум девицам, значительно ниже его ростом, которые, стоя рядом, медленно перелистывали широкие альбомные страницы какого-то богато иллюстрированного издания, довольно бесцеремонно опустил на их плечики свои длинные плети в расклешенных вязаных рукавах, отчего девицы, испуганно вздрогнув, синхронно повернули головы в сторону виновника этого неожиданного нападения.
Олег посмотрел на стоящего рядом с ним товарища, который ответил ему многозначительным взглядом, чуть скривив при этом в едва заметной и немного скептичной гримасе физиономию. Правда, буквально тут же товарищ стремительно снова перевел взор в дальний конец фойе и, с заметным удовлетворением в голосе, протянул:
– Ну вот и, наконец... третий.
На этот раз от плавно закрывающейся двери, с изображением фигуры джентльмена, отдалялся мужчина лет пятидесяти, среднего роста и телосложения, в скромном, но достаточно приличном синем костюме и в примерно такого же цвета галстуке. Несмотря на вполне европейскую внешность, черты лица мужчины тем не менее носили какой-то легкий восточный, то ли семитский, то ли кавказский, то ли вообще бог его знает какой южносредиземноморский оттенок. Может быть, такому восприятию способствовали чуть загнутый книзу нос, с легкой горбинкой, жесткие черные с проседью волосы и небольшая, смыкающаяся с усами бородка, сразу почему-то вызвавшая в памяти у Иванова лица испанских грандов с картины Эль Греко «Погребение графа Оргаса». Одним словом, в отличие от первых двух потенциальных «клиентов» этот тип вполне мог сойти за иностранца. Кроме того, Олега почему-то также немного смутило и насторожило еще и то, что глаза мужчины, несмотря на очень даже не яркую, а скорее приглушенную освещенность фойе, были прикрыты затемненными очками в золотистой тонкой оправе.