Возвращение оракула
Шрифт:
— А я давно знал, что он троцкист.
— Кто троцкист? — не понял майора Сухарев. — Лев Игнатьевич?
— Он самый, — хмыкнул Сидоров. — Ничего. Мы это гадючье гнездо враз разорим.
Сухареву показалось, что он либо спит, либо сошел с ума. При чем тут, спрашивается, Троцкий? Или это майор так образно выразился? Нет, слухи были, что мэр Гусляров брал. О его заместителях Василий Валентинович и вовсе не сказал бы доброго слова. Но ведь разговоры — это не повод для ареста. Или уже повод? Неужели поступило распоряжение сверху? Ну, скажем, указ о борьбе с коррупцией? А исполнительный Лютиков, которого хлебом не корми, а дай
От тряски Сухарев слегка поуспокоился и теперь уже более философски взирал на мир. В конце концов, мэру Гуслярову арест пойдет только на пользу. Посидит в КПЗ ночку, трезвее будет на мир смотреть. А то действительно черт знает что в городе творится — ни освещения пристойного, ни приличных дорог.
У мэра гостей, что называется, не ждали. Лев Игнатьевич в домашнем халате и шлепанцах на босу ногу растерянно смотрел на ввалившихся в его роскошную квартиру вооруженных хамов. Справедливости ради следует заметить, что Гусляров был сильно под мухой, а потому и не сразу разобрался в ситуации. Зато его супруга, вышедшая на шум, среагировала мгновенно:
— Допрыгался, Лева! Но учти, передачи я тебе носить не буду. Пусть твоя новая краля ноги бьет.
— Какие передачи?! — взвизгнул Лев Игнатьевич. — Ты что, уже совсем свихнулась, мымра?! Вам, собственно, кого, господа?
— Господа за бугром, а мы товарищи, — ввел мэра в курс дела майор Сидоров. — Собирай манатки, контра.
— Но позвольте, — взвился соколом мэр. — У меня неприкосновенность.
— Неприкасаемых у нас нет. И незаменимых тоже. Распишитесь, гражданин.
— Но с какой же стати, товарищи? — приземлился на пол родной квартиры Лев Игнатьевич. — За мной ведь ничего такого не числится. Я ведь даже партбилет сохранил.
— За границей были, гражданин? — строго спросил у мэра Сидоров.
— В некотором роде… Как все…
— Вот всех и доставим куда надо.
— Василий Валентинович, — опознал наконец Гусляров знакомое лицо, — что происходит, ты мне можешь объяснить?
— Указ, — вздохнул Сухарев и развел руками.
— Оттуда? — указал глазами на потолок мэр.
— Оттуда, — подтвердил следователь.
Гусляров растерянно охнул и принялся натягивать штаны. С его пухлого круглого лица не сходили недоумение и обида.
— Что ж они так сразу?! — восклицал он время от времени. — Никто и глазом моргнуть не успел…
— Обыскивать будете? — недобро сверкнула глазами в сторону Сидорова мэрская жена. — Только учтите, здесь все мое. И квартира моя, и мебель моя, и посуда моя. Не говоря уже о золоте, акциях и банковских вкладах. А этот голым ко мне пришел — голым его и забирайте.
— Да, знаете ли, — скорбно вздохнул Гусляров. — Я ведь, можно сказать, не щадя живота своего…
— Пиджак-то вы ему дайте, — попросил мэрскую жену старшина Круглов. — А то он у нас по такой погоде и до расстрела не доживет.
— Вы, молодой человек, шутите, да знайте меру, — вскипел мэр.
— А кто шутит-то? — искренне удивился старшина. — Шлепнем, и делу конец.
Мэр едва успел прихватить пальто и шляпу, как его без церемоний вытолкнули на лестничную площадку.
— Но это же противозаконно! — успел шепнуть Сухареву Гусляров, скорым шагом спускаясь по лестнице. — Они что там, наверху, совсем с ума сошли? Нас же цивилизованное человечество не поймет.
Василий Валентинович пробурчал в ответ что-то маловразумительное и от дальнейшей беседы с арестованным на щекотливую тему уклонился. Не те сейчас времена, чтобы лясы точить. Сухарева охватило чувство, похожее на азарт, и на арестованных замов мэра он уже покрикивал в полный голос. В конце концов, давно пора призвать зарвавшихся чиновников к порядку. У нас олигархи и те сидят! А тут, подумаешь, какие-то вице-мэры.
Назад возвращались на «воронке», забитом под завязку, у несчастного ЗИСа даже рессоры поскрипывали от напряжения. Городская головка состояла из мужиков ражих, не испытывавших на протяжении многих лет недостатка в пище. Таким тюремная диета только на пользу.
При входе в здание у Сухарева опять защемило под ложечкой. Дело в том, что следователь его опознал при свете фар. Это был все тот же хитрый особняк, в котором он потерял прокурора Лютикова. А потом вдруг нашел при весьма загадочных обстоятельствах. Но внутри дом разительно преобразился. И уж конечно такого никак не могло произойти за те два с небольшим часа, которые Сухарев провел в подвале. Что ж, утешал себя Василий Валентинович, видимо, он ошибся. Просто в городе есть, оказывается, два очень схожих по архитектуре и внутренней планировке дома.
Сидоров с милиционерами повели арестованных в кабинет прокурора Лютикова для допроса, а Сухарев поотстал малость, пытаясь прикурить от закапризничавшей зажигалки. Его мучили сомнения, и это еще мягко сказано, как вдруг появился человек, который мог эти сомнения разъяснить. По коридору шел Кравчинский, одной рукой на отлете держа широкополую шляпу, а второй придерживая шпагу. Одет он был в черный кафтан, а обут в высокие кожаные сапоги. Сухарев едва сигарету не выронил, увидев молодого человека в столь неподобающем для наших дней обличье. Самое поразительное, что никто из обитателей странного особняка, затянутых во френчи и гимнастерки, не обращал на франта века этак восемнадцатого ровным счетом никакого внимания. Ну, идет шут гороховый по коридору почтенного во всех отношениях учреждения и пусть себе идет.
— Василий Валентинович, дорогой, — взмахнул широкой шляпой Кравчинский, — и вы здесь!
— А куда мне деваться? — огрызнулся вконец сбитый с толку Сухарев.
— Да, действительно, — сочувственно вздохнул Аполлон. — Оракул вас теперь так просто не выпустит.
— Так это оракул?! — аж подпрыгнул на месте следователь.
— А вы что думали, Василий Валентинович? — удивился Кравчинский.
— Я думал — указ, — вытаращился Сухарев. — Мы же мэра арестовали и всех его заместителей! Боже мой!
— Ну, этих как раз и не жалко, — легкомысленно отозвался пиит.
— Но мне же Лютиков приказ отдавал! — потрясенно продолжал пропустивший это замечание мимо ушей Сухарев. — Прокурор! Со мной же майор Сидоров был, он-то куда смотрел?!
— А с майором Сидоровым все в порядке? — полюбопытствовал Кравчинский.
— Это в каком смысле?
— В смысле эпохи, — пояснил Аполлон. — Здесь, знаете, большинство артистов до того перевоплощаются, что начисто выпадают из нашего времени. Я, естественно, двадцать первый век имею в виду, а не восемнадцатый.