Возвращение Орла. Том 1
Шрифт:
– И верните его живым и здоровым, – вспомнил на прощание наказ ядерного «папы» Тимофеич, – он ещё родине нужен.
– На кой ляд? – брезгливо вытирая о брюки пахнущие Орликовым ладони, спросил Капитан.
– Родина его награждать будет… вот, смотри, – достал бумагу с выпиской из Указа Президиума Верховного Совета СССР.
– Ох ты! – изумился Капитан и показал Указ ребятам.
– Обидели Орла, – сокрушённо вздохнул Африка, – он «Героя» заслужил, а ему только «Знак Почёта». Посидели бы эти из Президиума месяц в гараже! Обидели.
– Вещи, вещи его не забудьте!
– А какие –
Около автобуса кучей лежали несколько рюкзаков и сумок.
– Вон та, по-моему, красная, тощая.
Виночерпий расстегнул молнию: пиджак, свитер, трико и тапочки.
– Его?
– Не в детском же саду, не подписано. – Достал с самого дна сумки общую тетрадь. – Сейчас узнаем… – наугад прочитал: – «Пьяный совершает много такого, от чего по утрам краснеет. Сенека». Вот книжица ещё… ох ты, раритет, 1915 год! «Опыт принудительной трезвости. Издание московского столичного Попечительства о Народной трезвости». Его!.. Вот несчастье-то…
Председатель общества трезвости был перманентно готов к ведению антиалкогольной пропаганды. Даже будучи смертельно пьяным.
Когда Капитан, морщась, вёл под руки обессилевшего от рвоты Николаича к поручиковской «копейке», то поймал на себе колючий взгляд: Крючников сидел на рюкзаке чуть поодаль от общего копошения, скривившись в привычной брезгливой усмешке.
«Вот гад! – даже скрипнул зубами в противной самому себе бессильной злобе на Крючникова за то, что он без слов, одной вот такой гнусной усмешечкой умудряется во всё добавить яду… да и не яду – какого-то особенного скунсовского дерьма. Уж если и железобетонные, легированные факты, даже такие, как Победа, под этими скунсовскими струями могут превращаться в сомнительные (а потом во вроде как и ненужное, а потом и вовсе – вредное!?), то что говорить про полуживого Николаича?
За блокаду он своё получил, а за Николаича… терпи, Капитан!
Впрочем, Крючников уже сменил объект – теперь он ухмылялся в сторону тщетно пытавшего прекратить встрече-прощальную пьянку начальника десанта.
А Селифон, вернувшись из белого домика, куда отлучался звонить, опять стоял на подножке автобуса и сверху, как будто равнодушно, поглядывал на эту встрече-прощальную Эльбу-Оку физиков-колхозников с колхозниками-физиками. Когда, наконец, стараньями грустнеющего на глазах Тимофеича встреча закончилась, он освободил проход, терпеливо дождался, пока все отъезжающие кое-как упаковались в салоне, занял своё место и, прежде чем закрыть дверь, высунулся в салон и рявкнул:
– Не блевать!
Двое из ларца – ещё двое
Всё, что приближается к сущности, раздваивается…
Есть только три места на всём побережье, откуда они могут попасть на корабль.
В этой дымной чехарде никто не обратил внимания на белую «восьмёрку», припарковавшуюся с другой стороны дороги. Двое, водитель и пассажир, похожие друг на друга то ли как братья, то ли как отец с сыном, тоже наблюдали за сменой капустного десанта, но не так, как женщины из бухгалтерии.
– Долго они ехали, надо было бы сопроводить, – сетовал «отец».
– Сам же не хотел тащиться за автобусом, – отозвался «сын». – Вон, лысый с бумажкой, наверняка старший.
– Что там на него?
– Валентин Тимофеевич Янченко, начальник реактора, пятьдесят один, не пьёт, не член, в общественной жизни не участвует принципиально, в колхоз за столько лет первый раз, – оттарабанил по памяти «сын».
– И сразу старшим?
– На безрыбье, небось.
– Небось! – передразнил «отец». – Нет, брат Митя, за небосью нас в это закапустье не послали бы.
– А зачем послали? В Москве такая карусель закручивается, а мы пьяниц в деревне караулить… вон, тащат.
– Неизвестно, где она на самом деле закручивается… похоже это они «кавалера» несут. Освежи…
– Михаил Васильевич Орликов, сорок девять, начальник ускорителя, член с шестидесятого, активист, сейчас председатель общества трезвости, запойный.
– Красота.
– За ним, что ли дозорить?
– Кто бы знал.
– Странно всё это. Принеси то, не зная что…
– Кому надо, знают…
– А третьего-то как определить? Хоть бы фотографию дали, или словесный, а то – Скурихин и всё.
– И всё?
– Да всякая хрень: оператор, б/п, хотя активный и рвётся, не принимают, предлагали место референта в Средмаше – отказался. Ну и что? Какой-то дебил ориентировал, нет бы – рост, волосы…
– Дебил-то дебил, но его про рост, наверное, и не спрашивали. Тебе бы, литёхе, место полковника в Главном предложили – отказался бы? То-то. Так что, чекист, определи вожачка глазом.
– Да в этом кубле…
– Кубла ты ещё не видел… А вот посмотри на кудрявого аполлончика… с лысым только что тёр, рукой махнул – и двое куда-то побежали.
– Куда-то… нашего запойного трезвенника обратно волокут.
– Интересные физики.
– Да это простые пьяницы!
– Много ты понимаешь в простых пьяницах, пижон.
– Так кого пасти, дядь Вов?
Когда уже уехал автобус, когда большая и относительно трезвая часть десанта убралась в свои «апартаменты», и даже когда колонна из трёх транспортных средств скрылась за поворотом на Бор, двое из ларца все сидели, о чём-то по очереди друг друга спрашивали, так же по очереди пожимали плечами и, наконец, поехали следом за «копейкой», «запором» и «Уралом», решив, видимо, что трезвое большинство никуда от них из барака не денется.
И ещё двое… Никто, конечно, не заметил и того, как какой-то «гороховый», рыжий, в это время покидал десантную поляну – он толкался в этом пьяном кавардаке, старательно кося под своего – тоже с рюкзачком, в сапогах, прислушивался, даже порывался помочь тащить пьяного Орла, – а теперь, пройдя полдороги до барака вместе со всеми остающимися, свернул в Школьный переулок, потом, метров через двести – на параллельную берегу Оки Советскую улицу и, в сапогах, уселся за руль серой «Волги» с московским номерами.