Возвращение Орла. Том 2
Шрифт:
– Так передохнем же, какой ангел!?
– Когда будет много и бесплатной, до беспамятства пить никто не будет. Вон, бесплатного воздуха целое небо – ты же не надышиваешься до смерти!
– Ну, ты, Аркадий, и сказанул…
– А чего он: суперпозиция, коллапс, – перевёл Аркадий стрелки на Николаича, – пусть по-русски скажет.
– Вам, рыбакам, не угодишь: то по-научному, то по-русски.
– Нельзя разве на русском языке по-научному? – не унимался лиофилолог. – Как Сергей Иванович вчера.
– Сущь, вещь? – рассмеялся Николаич.
– Именно! – воскликнул Аркадий и приготовил ребро ладони для стучания в грудь. – Загляни туда – не знаю куда, увидь то – не знаю что. Никакие это не сказки, это нам, дуракам, русским языком
– Тьфу!
– А я на что? – выдвинулся вперёд Виночерпий.
Первого, как уж повелось, градус зацепил Николаича.
– Да-а… Мир устроен… уму непостижимо, как просто! – начал он дирижировать тощей рукой. – И не при чём тут скорость света. Мир мгновенен, мы мгновенны. Ты знаешь, Винч, что есть поля, которым плевать на квадрат расстояния?
– Знаю. Например, капустное.
– Отсюда вытекает принцип универсальной суперпозиции: мир – един, мы, ты, я, любой задрипанный фотон – и есть целиком мир.
– И никакой иерархии?
– Я же говорю: универсальной, а не абсолютной. Это абсолютная суперпозиция – Ничто, изотропность, всего лишь стопроцентный потенциал, а универсальная – это не просто наличие, но торжество иерархий. И прямых, и обратных.
– Обратных – это как? – пытался сообразить Семён.
– Как… «Ты проживёшь без королей? – Солдат сказал: – Изволь! – А ты без армии своей? – Ну, нет! – сказал король». Вот так, поэт.
Лилит в милиции
Аппетитная приходит во время еды.
Тяжёлый день – понедельник!
Лейтенант милиции Сергей Рыбаков был в серьёзном раздумье: идти домой, на пару часов закончить пораньше и выпить дома (это же лучше, чем пить на службе, того и гляди кто-нибудь капнет… чёртова антиалкогольная кампания, выпить на родной работе боишься…) или всё-таки выпить прямо сейчас – больную голову до дома ещё надо донести, а свинец уже расплавился и с гулкой болью переливается от лба к затылку при каждом не то что шевелении, при каждой мысли!.. К тому же и дома толком не выпить, у него всего-то чекушка, а батю уважить?.. а жена на хвоста усядется, останови её потом… Здесь!
Непростой, но весьма предсказуемый выбор был сделан. Здесь и сейчас.
Бутылку лейтенант пил за три раза, а чекушку ни туда, ни сюда – за два, с небольшим перерывом, регламентируемым самим организмом: как только кровь от первой осьмухи ударит в лицо, отсчитай двадцать ровных дыхов – и вторую. После первой закусывать было нельзя, то есть можно, но не полезет, а вот вторая осьмуха сама на зуб просит. Двадцать дыхов на то и расходуются, чтобы отделить от вяленого лещового бока рёберные косточки и свернуть – ну, любил он так! – прозрачную жирную мякоть в трубочку. Вторая осьмуха пролетела соколом – вдогон, вдогон, торопись, родная… шумно занюхал лещовым рулетиком, возложив его на усы, и только переправил с усов в рот и пару раз чавкнул… как заявилась эта толстушка.
Откуда её принесло… хотя что ж, понедельник на то и понедельник, чтоб разгребать воскресные дела. Понедельник потому и грустный, что выходные весёлые – даже у них, где ни выходных, ни проходных, особенно в мае. И ведь как только ему на выходные дежурить, обязательно что-то происходит. Ну, субботняя драка около клуба, на танцах, – это почти плановое мероприятие: кто-то кого-то задел, кто-то кого-то послал, тут же съезжаются со всей округи сельские и начинается… Вообще-то местные смирные, но уж больно их москвичи раздражают. Сколько лет уже ему интересно: почему обязательная субботняя драка у клуба называется танцами? Вальс, танго, летка-енка и новый советский – драка у клуба. Разняли, электричество отключили и, последнее па, – подождали, пока все разойдутся. Драка пусть, понятное дело, но ведь сколько непонятных: какой должен быть крен у парома, чтобы шесть машин, по две с каждого ряда, стоявшие на ручниках, сползли в воду? Почему не попадали в воду люди? Или они не стояли на ручниках? Поднять и проверить, но ни одной машины за двести метров вниз по течению не нащупали, а должны бы они кучкой лежать в одном месте, нет – песочек, песочек… шутили, что русалки с водяными поехали на них в Белоомут за портвейном… Если б не полсотни свидетелей, уместно было бы спросить: а были ли машины? Вот именно, что были, а теперь нет. Ока их языком слизнула. Едва улеглась паника на пароме, сообщили про те две баржи. Сроду тут такого не было, ведь не просто не разошлись, а такими галсами пошли, что одна протаранила водокачку, а вторая пригладила далеко за красным бакеном четыре лодки с рыбаками. Или три? Поперечное течение. Мозги к вечеру в субботу стали поперечными. Как тут было не напиться? И в воскресенье продолжали снимать стресс…
Вот и болела (гудела, трещала – жидкий свинец был залит в черепушку) голова, целый день терпел, а после обеда головная беда достала. Если б не чекушка… Теперь хотя бы минут десять расслабухи, так нет же!
Одно примиряло с ситуацией: толстушечка была аппетитная. Как заметил ещё сам Иван Ефремов, мужчины только притворяются, что любят тонких девушек. Толстушка оказалась старшей у люберецких командированных, с Малеевского, отделения «Овощное»… у неё пропали три девушки.
«Час от часу…»
– Как они пропали? – говорить было ещё тяжело, от каждого звука стремительно остывающий свинец норовил-таки ткнуться в лоб, а любое открывание рта всё ещё напоминало о помойке… нужно, нужно бы минут десять умиротворительного покоя.
– Пошли в гости и не вернулись.
– Когда пошли? – Чтобы просто её выгнать, слов и телодвижений потребовалось бы больше. Тихо спрашивал.
– Вчера.
«Ну, не дура?»
Толстушке было лет тридцать пять.
А ведь странно устроен организм: только что был чуть жив, говорить и то непросто, а похоть в рост, как будто чресла другой кровью омываются, не отравленной бормотой и брагой. Оглядел толстушку попристальней, похмельно-профессионально. Не замужем и давно без мужика, взгляд ядовито-презрительный: «что ж вы такие гады! во мне столько ждущего тела, а вы…». И заигрывать с такими нельзя: они, зная, что дальше трёпа обычно не идёт, заранее, дуры, отшивают – итог тот же, но зато отшили не их, а они. А так бы… за ляжку подержаться и в кость не упереться, о-о! Есть такое: мужей толстушек тянет на худышек, мужей худышек – на толстушек. А те, которые вчера ушли «в гости», наверняка стройные, красивые, разбитные, не столько за них переживает, сколько под благовиднейшим предлогом заботы – отомстить. За что? А за всё. За то, что стройные, за то, что её с собой не взяли, что зависают, сучки, где-то вместо работы, наплевав и на неё, старшую, и на проблемы, какие могут возникнуть, и на эту капусту… а она даже этого не может.
– Вчера… ну, если завтра не объявятся, то… послезавтра приходите.
«И зачем на послезавтра отправил? Приходила бы завтра, он бы оживел и что-нибудь придумал… насчёт следственного эксперимента».
– Почему послезавтра? Они же вчера пропали. Ушли и не вернулись!
«Толстенькая, азартная… и правда, почему послезавтра?»
Представил её обширные телеса в своих жадных руках… – «ух!..» Кровь побежала, побежала по жилкам, по самым тонюсеньким, по толстусеньким…
– Недопили, значит, за вчера, или наоборот: допили и не могут вернуться… обычное дело.