Возвращение с того света
Шрифт:
…Сигарета давным-давно догорела и погасла.
Кайф постепенно выветрился. Волк обнаружил, что сидит голышом в кресле с обслюнявленным окурком в зубах и с закрытыми глазами. Он выплюнул окурок на ковер, вытер губы тыльной стороной ладони и встал. «Что-то мне снилось, – подумал он рассеянно. – Что-то интересное и запутанное, совсем как наяву.»
В ванной все еще с плеском лилась вода и раздавались короткие взвизги и звучные шлепки по мокрому телу. Он представил, как они там брызгаются втроем и почувствовал, что ему просто необходимо принять душ сию же минуту. Должен же кто-то, в конце концов, потереть ему спинку…
Он
Нет, не надо стесняться, продолжайте, если нравится. Когда закончите, займетесь мной, а я пока просто посмотрю…
Когда он, одетый в мохнатый банный халат, с аккуратно зачесанными назад мокрыми волосами, чисто выбритый и почти пришедший в себя, уселся наконец за стол, была уже почти половина второго.
Завтрак был обильным, после продолжительного сна и хорошего секса он мог в один присест умять быка. Женщины ели отдельно. Он не любил разговоров во время еды и, кроме того, не хотел, чтобы кто-то видел, что, как и в каких количествах он пьет, потому что к этому зрелищу следовало сначала привыкнуть, и он это знал.
В дверь коротко, по-хозяйски стукнули, и не успел он вопросительно задрать причудливо изломанные, словно перебитые, брови, как дверь распахнулась, и в комнату вошел старый знакомый. Волков поморщился: визиты этого человека всегда означали либо неприятность, либо срочную необходимость немедленно, сию минуту, начинать что-то делать: придумывать проповедь на заданную тему, или куда-нибудь ехать, или опять перевозить с места на место оружие – так или иначе, это всегда был ненужный, по мнению Волка, напряг, и потому он искренне не любил майора Колышева, так, как ребенок не любит строгую воспитательницу в детском саду. Кроме того, Колышев сильно раздражал его тем, что от природы был чрезвычайно устойчив к гипнотическому воздействию. Иногда Волкову казалось, что Лесных приставил к нему Колышева именно по этой причине. Сам Колышев этого, похоже, не знал, он был дурак дураком и боялся Волкова до икоты, хотя и пытался это скрывать. Впрочем, Волков тоже боялся Колышева. Глядя на то, как холодно поблескивают линзы его очков из-под своеобычной, не снимавшейся даже в помещении кепки, поневоле подмечая время от времени прорывавшуюся в его движениях свободную, немного ленивую грацию крупного хищника, украдкой рассматривая его сильно выдающийся вперед подбородок и большие, истинно мужские, белые и крепкие ладони с длинными сильными пальцами, Волков ощущал волнами исходившую от майора угрозу. Если однажды Лесных решит, что пора пускать Волка в расход, он пришлет Колышева – в этом Волков не сомневался. Эта холодная задница не поддается гипнозу и ненавидит его, ненавидит и боится, и еще сильнее ненавидит из-за этого страха, поэтому выстрелит, не колеблясь ни секунды, благо с пушкой не расстается.
Колышев уверенно, как в свою собственную, вошел в комнату и, не здороваясь, подсел к столу. По-хозяйски навалил себе на тарелку салата, подцепил на вилку отбивную, наполнил рюмку до краев, так,
Быстрым и точным движением выплеснув водку в широко открытый рот, майор похрустел квашеной капустой, отведал салата и, разделывая отбивную, невнятно проговорил с набитым ртом:
– Хорошая у тебя жратва. Доходы укрываешь?
– Не без этого, – откидываясь на спинку стула и ковыряясь в зубах извлеченной из серебряного футлярчика зубочисткой, ответил Волков.
– Так поделился бы, что ли, – сказал майор.
Волков вытащил из вазочки салфетку и ленивым жестом перебросил ее Колышеву.
– На, – сказал он. – Оторви, сколько тебе надо. Колышев повертел салфетку в руках, развернул и аккуратно оторвал уголок.
– Вот, – сказал он, демонстрируя оторванный уголок Волкову. – Столько мне хватит. Пока.
– Замазано, – сказал Волков. – Ты за этим приехал?
– Нет, – ответил Колышев, подливая себе водки, – в общем-то, не за этим. Меня шеф прислал.
– Лесных?
– Размечтался… Шеф у меня, между прочим, Малахов.
– О! – воскликнул Волков. – И что же нужно господину полковнику?
– Господину, гм, полковнику нужен обвиняемый по делу о взрыве на Тверской, – мстительно ответил Колышев. – И я отсюда без обвиняемого не уеду.
– Ну да, – брюзгливо отозвался Волков. – А трахать я кого буду, тебя, что ли?
– Уволь, – покачал головой майор. – И вообще, я не знал, что ты голубой.
– Сам ты голубой, – оскорбился Волков. – Обвиняемый твой – такая баба, что тебе и не снилось.
Хочешь, познакомлю?
– Потом как-нибудь, – отказался Колышев, но глаза его за стеклами очков слегка замаслились: командировка оборачивалась неожиданно приятной стороной, раньше Волков таких предложений не делал. Видимо, статус человека, ведущего расследование, все же чего-то стоил. – Давай-ка сначала поговорим о деле.
– О деле так о деле, – покладисто согласился Волков, закуривая сигарету с марихуаной.
И они стали говорить о деле.
Глава 9
Глеб проснулся на закате.
Вечернее солнце медно-красным потоком вливалось прямо в пыльное подслеповатое окошко его каморки, придавая ее убогой обстановке какой-то благородный, совершенно нездешний вид. Даже роившаяся в косых солнечных лучах пыль казалась сейчас похожей на мелкий золотой песок, мелкий настолько, что он даже не падал, продолжая танцевать в потоках красноватого света.
Слепой на глаз прикинул время. Должно быть, было что-то около восьми. Протянув руку, он взял с тумбочки сигареты и закурил, наблюдая за причудливыми извивами дыма в солнечном луче. Это было очень красиво, но Глеб ощущал в этой красоте какую-то не правильность, даже недозволенность, и дело было не только и не столько в грозившем каждому курильщику раке легких, сколько в чем-то другом, гораздо более насущном, что долгое время являлось частью его натуры. Он расслабился и стал нарочно думать о другом – о том, когда же наконец ему выдадут зарплату, о симпатичной библиотекарше из читального зала, и воспоминание, послушно клюнув на эту незатейливую удочку, пришло само.