Возвращение с того света

Воронин Андрей Николаевич

«Да уж, – подумал Глеб, – словно», – и разжал руку.

– Ox, – сказала Андреевна, растирая онемевшее запястье, на котором отчетливо белели отпечатки Глебовых пальцев, – ну и хватка. Хорошо, что не за горло. Рефлексы у тебя, как у черепашки-ниндзя.

– Извиняюсь, – сказал Глеб, садясь. – Что случилось?

– Это я извиняюсь, – покачала головой Андреевна и снова улыбнулась, на этот раз немного смущенно, сразу заставив Глеба вспомнить, что на нем нет ничего, кроме мятых сатиновых трусов принятого в армии образца. – Не хотелось тебя будить, но у меня там такая авария…

– Какая авария? – спросил Глеб,

очумело тряся головой и натягивая простыню повыше. Он никак не мог проснуться до конца и сообразить, чего от него хотят.

– Мне так неудобно, – опять виновато улыбнувшись, сказала Андреевна. – Но у нас в ординаторской сорвало кран, вода хлещет, просто не знаю, что делать-.

– Черт, – растирая ладонями щеки, сказал Глеб. – Извините, я сейчас. Да вы присядьте, что вы стоите…

Андреевна присела на табурет и стала деликатно смотреть в окно, пока Глеб, путаясь в штанинах и бормоча в их адрес невнятные проклятия, натягивал брюки.

– Еще раз извини, – по-прежнему глядя в окно, сказала Андреевна. – Я хотела позвать Аркадия, но он заперся в котельной и не отвечает на стук, только храпит.

– Да, – согласился Глеб, – храпит он так, что иногда отсюда слышно. Надо было сразу звать меня.

А то разбудили бы кого-нибудь из больных, не все же у вас лежачие.

– Черт возьми, – как-то совсем уже по-простецки сказала Андреевна. – Вот черт! Надо же, как я перепугалась. Даже не подумала о том, что у меня там полное отделение мужиков. Курица и курица.

– Ничего, – сказал Глеб. – Кто рано встает, тому Бог подает. Кстати, сколько времени?

– Без десяти пять, – сказала Андреевна, бросив быстрый взгляд на часы.

…Авария оказалась пустяковой: головка крана просто каким-то образом отвинтилась и выпала, открывая дорогу тугой струе холодной воды, которая била в потолок, орошая попутно все на свете. Глеб перекрыл воду и завинтил головку на место. На все про все у него ушло минуты две. Как мог, он затянул резьбу пальцами и открыл воду. Кран, кажется, не протекал, на месте соединения выступило две капли, и это было все.

– Ну вот, – сказал он, вытирая пальцы о свои рабочие штаны, – без инструмента лучше не сделаешь.

– Спасибо, – просто сказала Андреевна, – выручил.

Она стояла на пороге, и у ног ее плескалась вода.

– Надо бы здесь прибраться, – нерешительно озираясь, сказал Глеб.

– Ну, это уж совсем не твоя забота, – решительно отрезала Андреевна. – Санитаркам за это деньги платят. Батюшки, да ты промок с головы до пяток. Пойдем, примешь двадцать капель для профилактики.

– Да не стоит, Андреевна, – сказал Глеб.

– Пошли, пошли, не ломайся. И потом, какая я тебе Андреевна? Мы с тобой, наверное, одногодки.

Ты с какого года?

– Не помню, – честно ответил Слепой, осторожно ступая по воде.

– Ах да, – спохватилась медсестра, – действительно. Но все равно, вряд ли я старше тебя. Я Мария, Маша, понял? А никакая не Андреевна.

– Хорошо, Мария, – пристыженно сказал Глеб.

Он и в самом деле чувствовал себя слегка пристыженным: в самом деле, кто так разговаривает с женщинами? Андреевна… Типичный истопник. – Вы не обижайтесь, это я просто по инерции. Как все, так и я.

– Нет, – решительно сказала медсестра, – так не пойдет. А ну, пошли.

– Куда пошли? – спросил Глеб.

– Ко мне, в сестринскую. Брудершафт

пить. Что это такое, в самом деле – выкает, как первоклассник. У нас, дружок, так не проживешь.

Она круто развернулась на своих непомерно высоких каблуках и, решительно цокая ими по кафельному полу коридора, пошла вперед, не оглядываясь на Глеба, который, пожав плечами, двинулся за ней.

Брудершафт так брудершафт, думал он, идя вслед за Андреевной и снова невольно разглядывая ее обтянутые нейлоном сильные икры, выгодно оттененные краем белоснежного крахмального халата. Что я, брудершафтов не пил? Пил, наверное, и не раз… Тем более сегодня есть за что выпить. Укараулил-таки! Осталось только выяснить, что именно я укараулил. Только с чего это она вдруг развоевалась? Брудершафт… Она же, кажется, из этих.., сестра Аркадия по вере. Они же, кажется, не пьют, в рот не берут. Или брудершафт им разрешается? В виде исключения, в особых случаях. А?..

Андреевна между тем вынула из кармана халата связку ключей, позвенела ей и, выбрав нужный, отперла им расположенную в конце длинного коридора дверь с табличкой «Старшая медсестра».

Кабинет был как кабинет: какие-то стеллажи, дара застекленных шкафов с разными склянками и устрашающим набором никелированных инструментов, словно нарочно созданных для того, чтобы мучить и без того измученную человеческую плоть, стол, два стула, окно, до половины закрытое крахмальными занавесками, такая же, как в каморке у Глеба, кушетка под белой простыней, и на всем печать тщательно поддерживаемой чистоты, едва ли не стерильности.

– Гм, – сказал Глеб. – Я такой септический."

– Ничего, – присаживаясь на корточки и копаясь на нижней полке шкафа, откликнулась Андреевна. – Сейчас мы тебя продезинфицируем.

Халат сдвинулся кверху, обнажив ее отлично вылепленные колени. Глеб отвернулся, разглядывая плакат, посвященный вечно волнующей теме СПИДа.

«Читай, читай, – иронически посоветовал он себе, – это как раз для таких, как ты, писано.»

– Не стой столбом, – сказала Андреевна. – Садись к столу, располагайся. Куртку свою сними, мокрая же, замерзнешь.

Глеб снял куртку и, повесив ее на спинку стула, уселся. На столе уже стояла емкость со спиртом, графин с водой и две мензурки.

– Давай, кавалер, хозяйничай, – скомандовала Андреевна, продолжая копошиться в шкафу. – Ты есть будешь что-нибудь?

– Да нет, спасибо, – ответил Глеб. – Честно говоря, и пить в такую рань не стоило бы.

– Значит, есть ты не будешь, – констатировала медсестра, начисто проигнорировав его последнее замечание. – Тогда и я тоже не буду.

Она закрыла шкаф и подсела к столу, положив ногу на ногу и почти касаясь его коленями. Глеб снова с усилием отвел взгляд от ее ног, сосредоточившись на смешивании выпивки. Определенно, в этой женщине было что-то волнующее, и он удивлялся, что не замечал этого раньше. То ли вместе с памятью к нему понемногу возвращалось кое-что еще, то ли просто сказывалась весна, но чувствовал он себя сейчас в высшей степени неспокойно… Пожалуй, решил он, лучше всего было бы прямо сейчас встать и уйти во избежание возможных недоразумений. Он бы непременно так и поступил, если бы не четкое осознание того, что со стороны такой поступок выглядел бы обыкновенным хамством и мог быть расценен как продуманное оскорбление.