ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША
Шрифт:
— Оказывается, не только политика приводит тебя на улицу д'Анжу, mon petit, — сказал он насмешливо.
Андре-Луи, перед умственным взором которого в тот момент стоял прекрасный образ Алины де Керкадью, отвечал несколько раздражённо.
— Вы ошибаетесь. Я не склонен к пошлости. Возможно, девочка почувствовала это. Откуда мне знать? — Он вдруг вышел из себя. — Прибавим шагу, — сказал он резко. — Это животное Шабо нас догоняет. Идёт с набитым брюхом уговаривать голодных простофиль затянуть пояса во славу погибающей от голода Республики.
— Сколько горечи! А ведь сегодня день твоего триумфа.
— Триумфа! Триумф низости над глупостью. Эти гнусные елейные евреи с их жадностью и лицемерием! Шабо, Конвентская крыса! Делонэ, готовый продать родину, чтобы купить себе женщину. А мы заискиваем и лебезим перед ними, чтобы одурачить и поскорее столкнуть их в пропасть.
— Если они такие гнусные, какими ты их представил, твоя совесть должна быть спокойна. Кроме того, у нас есть цель, которая оправдывает любые средства. Разве ты не согласен?
— Об этом я себя и спрашиваю.
— Ради Бога, Андре, какая муха тебя укусила? До сих пор правильность твоих расчётов временами почти ужасала меня. Ты собираешься сдаться?
— Сдаться? — Андре-Луи устроил себе быстрое испытание совести. — Нет. Просто моё нетерпение растёт. Жду не дождусь дня, когда мы отправим всю эту свору в Консьержери.
— Тогда тебе остаётся только продолжать начатое. Клянусь, этот день недалёк.
Глава XXVII. СВАТОВСТВО
Гражданин представитель Франсуа Шабо вступил в своё убогое жилище на улице Сен-Оноре, полностью сознавая своё величие. Его представление о собственной значимости непомерно раздулось по сравнению с утром, когда он собирался в Конвент. Сейчас он чувствовал себя кем-то вроде Атласа, взвалившего на свои плечи Французскую Республику.
Богоподобный и агрессивный, он вошёл в жалкую комнату и предстал перед Жюли Бержер. И то, и другое оскорбило Шабо до глубины души. Вот он, величественный Олимп, вот она прекрасная богиня! Шабо отмахнулся от заискивающего приветствия любовницы, протопал в центр грязной комнатёнки и обвёл стены презрительным взглядом.
— Прокляни меня Господь, если я стану терпеть это и дальше.
— Что оскорбляет тебя, моё сокровище? — примирительно спросила косоглазая. Хотя Жюли и отличалась склочным характером, сейчас чутьё подсказало ей, что давать себе волю неразумно.
— Что меня оскорбляет? К дьяволу всё, я сказал! — Шабо упёрся левой рукой в бедро, вскинул голову и обвёл комнату широким жестом свободной руки. — К дьяволу всё это! И тебя к дьяволу! Ты знаешь, кто я? Я — Франсуа Шабо, депутат от Луары-и-Шера, диво интеллектуалов, кумир народа, величайший человек Франции в эту минуту. И ты ещё спрашиваешь, кто я такой!
— Я не об этом спрашивала, любовь моя, — слабо запротестовала женщина, смекнувшая, что мания величия у её сожителя разыгралась не на шутку. Учитывая нетрезвое состояние Шабо, можно было ждать от него неприятностей. — Мне прекрасно известно, какой ты великий человек. Неужели я могу не знать этого?
— А, ты знаешь? — Шабо оглядел тяжёлую сутулую фигуру, такую жалкую в чёрном выцветшем платье, бледное лицо, лишённое из-за косоглазия какой-либо привлекательности. Он заметил въевшуюся в кожу грязь, ужасное состояние каштановых волос, торчавших неопрятными прядями из-под просторного домашнего чепца. В его взгляде отразилась неприязнь. — Тогда как же ты можешь мириться с тем, что я живу в этой конуре? По-твоему, это жилище для представителя священного народа? Эти разбитые черепки, эта убогая мебель, этот грязный голый пол! Всё это оскорбляет моё достоинство. У меня есть обязательства перед собой и перед людьми, которых я представляю. Мой дом должно содержать достойно.
Жюли ядовито захихикала.
— Что ж, ты прав, дружок. Но достоинство стоит денег.
— Деньги! Что такое деньги?
— Грязь, как ты говоришь. Но очень полезная грязь. Она приносит с собой достаток, которого нам с тобой так не хватает. Что толку быть великим человеком? Что пользы, когда люди бегают за тобой по улицам, тычут в тебя пальцами, кричат: «Да здравствует Шабо!» Что толку во всём этом, мой драгоценный, если без денег мы живём, будто свиньи в свинарнике?
— Кто сказал, что у меня нет денег? — Шабо презрительно фыркнул. — Да у меня столько денег, что тебе и не снилось. Они к моим услугам в любое время, стоит только руку протянуть.
— Тогда, ради Бога, протяни руку. Дай мне взглянуть на это чудо, сделай милость.
— Уже сделал. У меня рука Мидаса.
— Чья рука? — переспросила Жюли, гадая, не зашло ли на этот раз его безумие слишком далеко.
Задрав подбородок и жестикулируя, словно какой-нибудь актёр Комеди де Франсез, Шабо принялся расхаживать по комнате и вещать. Он был многословен и безбожно хвастлив. По его словам, он владел флотилией в Средиземноморье, в его распоряжении были все средства банка братьев Фрей. Он должен лучше питаться, лучше одеваться, наслаждаться лучшим… Тут Шабо осёкся. Он едва не произнёс «лучшим обществом», но вовремя спохватился, вспомнив о ядовитом язычке сожительницы.
Но хотя он и не произнёс этого слова, Жюли догадалась, что у него на уме, и улыбка её тут же стала злобной и хитрой. Она села и впилась ему в лицо неприязненным взглядом, а потом произнесла фразу, подействовавшую на депутата, словно ушат холодной воды. Приподнятое настроение оставило Шабо в тот же миг. Он замер, охваченный паникой.
— Так значит Фреи подкупили тебя, а? Они хорошо заплатили тебе за отмену указа против корсаров? Так вот, какая у тебя флотилия, дружок!
Глаза Шабо вылезли из орбит. Он зарычал, словно раненый зверь. На мгновение женщина съёжилась от страха, полагая, что любовник сейчас бросится на неё. И правда, таково было первое побуждение Шабо. Сдавить мерзкую шею руками, пусть никогда из глотки этой твари больше не вырвется ни единого поганого слова! Но благоразумие победило. Надо заткнуть ей рот другим способом.
— Что ты несёшь, Иезавель? [14]
— Я знаю, что. — И Жюли расхохоталась сожителю в лицо, поняв, что ей ничего не угрожает. — Знаю, что. Ты думаешь, если я косоглаза, то и читать не умею? Или, по-твоему, я недостаточно образована?
— При чём здесь умение читать? Что ты прочла?
— Речь, написанную кем-то для тебя, должно быть, теми же Фреями. Ха-ха! Тебе не терпится, чтобы люди об этом узнали, не правда ли? О том, как чужеземные евреи вложили тебе в уста слова, чтобы ты мог обольстить представителей и народ. О том, что тебе хорошо заплатили за грязную работу. Ты, патриот! Ты! — Склочный нрав Жюли Бержер проявился во всей красе. Злоба полилась из неё грязным потоком насмешек.
14
Жена Ахава, царя Израильского, известная своим коварством (библ.).