Возвращение старого варана
Шрифт:
Наконец люди и животные разом умолкли и из трубки послышалось:
– Неважно. Внимательно осмотрите статуи и выясните, нет ли на них упоминания о кентаврах и о подводной лодке. – Когда я ответил, что уже все осмотрел и что там действительно написано о кентаврах и о подводной лодке, то снова услышал взволнованные голоса, лай, мычание и кукареканье – и снова все внезапно, в один миг утихло. Потом голос зло и отрывисто сказал: – Вы должны немедленно и без лишних расспросов ликвидировать скульптуру. Вам все понятно? В ящиках в постаменте должна быть взрывчатка. Так что не тяните и принимайтесь за дело. Я скоро буду.
Незнакомец бросил трубку, не дожидаясь моего ответа. Его слова мне совсем не понравились, и я вовсе не собирался ему подчиняться. Я начал откапывать постамент, который пока что оставался в земле; мне хотелось найти взрывчатку – не для того, чтобы уничтожить скульптуру, а чтобы защитить ее. Постамент тоже был из эбена, посредине красовалась золотая надпись: «TUM BENE NAVIGAVI, CUM NAUFRAGIUM FECI» [1] («Не рой другому яму, сам в нее попадешь»), с каждой стороны надписи стояли по три ящика. Пока я вытаскивал
1
«Неудача – тоже цель» (лат.).
Только я успел сложить гранаты в кучку, как послышался шум мотора, из-за поворота показались два больших черных «мерседеса» с горящими фарами, они съехали с дороги в поле и, подпрыгивая на пашне, приближались ко мне. Я взял в каждую руку по гранате. Я стоял на дне ямы, которую вырыл, откапывая скульптуру, и которая теперь служила мне окопом, над землей торчала только моя голова – как прежде торчала из нее эбеново-золотая голова девушки. В пятидесяти метрах от меня автомобили остановились, их фары погасли. Несколько минут ничего не происходило. Потом в окошке одной из машин показалась голова с мегафоном, и из рупора послышалось:
– Бросьте оружие, поднимите руки вверх, медленно говорите любые слова на «б» и вылезайте из ямы!
– Merde! – крикнул я, дернул за шнурок, свисающий из гранаты, и бросил ее в сторону автомобилей.
Она упала за несколько метров от них и взорвалась прекрасным разноцветным салютом, синие, бирюзовые, красные, фиолетовые, золотые и розовые капельки сначала кружились в полутьме, которая медленно опускалась на поле, а потом составили сияющую цветную мозаику в виде извивающегося китайского дракона, которая неподвижно повисла в воздухе. Из каждой машины, пригнувшись, выскочили по четверо мужчин в светлых болоньевых плащах, стянутых поясами, и в шляпах, низко надвинутых на лоб, они прыжками образовали живую цепь, а затем залегли через равные промежутки в борозды. Один из них тащил большую пращу, сделанную из приваренных друг к дружке металлических трубок для строительных лесов; двое других волокли тяжелый ящик, в котором, по-видимому, находились боеприпасы. Тут я бросил еще одну гранату, из нее снова брызнул разноцветный салют, превратившийся на этот раз в огромный фантастический цветок, из которого выскакивал ягуар с головой Мэрилин Монро. Те, что были с пращой и ящиком, заняли огневую позицию, я видел, как они натягивают кусок резины и кладут на него овальный предмет, и потому пригнулся в своей яме – снаряд просвистел у меня над головой. Он пролетел между золотыми когтями тигра и макушкой писателя и застрял в задней стенке ямы. Это оказалась живая черепаха, ее передняя половинка увязла в земле, и черепаха сердито дрыгала задними лапками и хвостиком, скоро ей удалось освободиться, и она скатилась на дно ямы. Тут же прилетела еще одна черепаха, со всей силы врезалась своим панцирем в грудь эбеновой женщины, отскочила от нее и больно ударила меня по колену. Завязался жестокий бой. Черепахомет работал без остановки, черепахи свистели мимо моих ушей, стукались о скульптуру и зарывались в землю. Но я тоже не ленился и кидал гранаты, оставлявшие после себя в воздухе настоящие разноцветные картины: автомобиль, из кузова которого вырастали цветы, бегущий верблюд, горбом которому служили тела двух обнимающихся любовников, женщина-птица, холодильник в облачении служащего мессу священника, ангел, задумчиво сидящий за мраморным столиком в кафе, осьминог, щупальца которого заканчивались головами китайцев с длинными обвисшими усами, невеста в белом платье, которая стояла перед алтарем, держа за лапу огромного добродушного сенбернара во фраке, и счастливо улыбалась. Но психоделические гранаты скоро закончились, а черепаший арсенал врагов был, похоже, неисчерпаем, иногда вместо черепахи прилетал живой краб, люди в плащах все приближались, скачками пробираясь среди сияющих зарослей картин, и защитой мне служили только черепахи и крабы, которые свалились в яму и которых я метал теперь в нападающих. Несколько моих бросков оказались удачными, но круг смыкался все теснее. Отвлекшись, я получил черепахой прямо в лоб и потерял сознание, во тьме, куда я начал проваливаться, некоторое время еще светились китайский дракон и ягуар с женской головой, а потом они слились в яркий вихрь и унеслись прочь.
Очнувшись, я обнаружил, что лежу ничком на холодной земле. Стемнело, на краю поля горели городские огни. Цветные картины растаяли, автомобили с людьми в плащах исчезли. От скульптуры и ямы, которую я выкопал, не осталось и следа. Я поднялся и пошел в город. Успел даже в кино на последний сеанс, на который заранее купил билет, вот только журнал пропустил.
Спустя несколько лет в пивной «У двух солнц» я познакомился с альпинистом, который рассказывал о своем путешествии в Гималаи. Он поведал об удивительном случае, что приключился с ним при восхождении на гималайскую вершину: это было в царстве вечных льдов, высоко над последними жилищами людей; впервые поднявшись по отвесной стене, он оказался на заснеженном скальном карнизе и с изумлением увидел, что на ослепительно белом снегу перед колышущимся ледяным занавесом стоит скульптурная группа из эбена и золота, изображающая обнаженную девушку, тигра и мужчину, печатающего на машинке. Да, похоже, мою находку и в самом деле спрятали очень тщательно.
Летняя ночь
Я шел к собору Святого Вита от Старой замковой лестницы; было уже темно, на ясном небе зажигались первые звезды. Передо мной выросла алтарная часть храма, черные сплетшиеся силуэты опорных столбов, арочных контрфорсов, надоконных башенок. Слева виднелся пустынный внутренний двор Града, в тишине слышалось журчание струек воды, дугой изливающихся из морды металлического чудища на фонтане в неглубокий бассейн.
Я направился к темному устью Викарской улочки, вьющейся вдоль правой стороны храма. Только я вошел в ее сень, как из погруженного в непроглядную тьму уголка за каменной колонной на меня что-то набросилось; я заметил массивный, однако же не слишком высокий предмет, услышал стук, как будто на брусчатку упало что-то тяжелое и неживое, и тут же звук щелкающих челюстей, от которого мурашки побежали у меня по спине и я невольно вскрикнул. Кусок моей штанины остался в чьей-то страшной пасти. Сильно дернувшись, я отскочил в сторону и попытался пронизать взором тьму улочки и понять, что это за зверь тут на меня прыгает.
На брусчатке лежала большая – около двух с половиной метров в длину – раковина и слегка покачивалась на полукруглой нижней створке после своего недавнего падения. Вот она опять осторожненько приоткрылась, – по-моему, у раковин нет глаз, но похоже было, что она неприязненно наблюдает за мной сквозь узкую щель. Потом моллюск медленно перевалил свою студенистую ногу через край нижней створки, коснулся брусчатки и слегка приблизился ко мне… втянул ногу обратно и снова стал выжидать с приоткрытыми створками. Мне пришло в голову, что, не будь раковина такой дикой, ее можно было бы заманить домой, положить внутрь бильярдный шар, а потом просто кормить ее да ждать, пока шар не обтянется перламутром. Делить однокомнатную квартирку с раковиной, которая куда больше меня, конечно, не слишком приятно, но ради самой большой жемчужины на свете я готов потерпеть месяц-другой. Может, ее даже удастся приручить. Я вынул из сумки рогалик, присел на корточки и осторожно протянул руку к раковине. Она защелкала створками так угрожающе, что я предпочел отступить на несколько шагов. Казалось, что из полуоткрытой пасти доносится тихое ворчание, однако раковина молчала. Я взял длинную рейку, которая лежала в сторонке на строительных лесах, и ткнул ею в черную щель раковины – створки немедленно захлопнулись, дерево так и хрустнуло; подобной хваткой мог бы гордиться даже крокодил. И тут же раковина снова открылась, злобно выплюнула последний кусок рейки, опять вытащила ногу и немножко продвинулась в мою сторону. Края створок подрагивали, будто их колебала какая-то глухая злоба, долго зревшая на морском дне. О жемчужине величиной со страусиное яйцо я больше не мечтал.
Раковина лежала поперек Викарской улочки и перегораживала ее. Я понимал, что проскользнуть мимо мне не удастся, – она снова цапнет меня, и на этот раз дело кончится куда хуже. Если между острыми краями створок окажется моя рука или нога, то их ждет судьба штанины. Я повернулся к раковине спиной, решив пройти внутренними дворами Града.
Сделав несколько шагов, я услышал сзади размеренное шарканье. Я оглянулся: раковина преследовала меня своей подводной походочкой – высовывала наружу ногу, опиралась ею о брусчатку и подтягивалась чуть вперед. Конечно, бояться мне было нечего, потому что двигалась она очень медленно, хотя, судя по всему, сил для этого не жалела. Я неспешно пошел по пустой площади – справа вздымалась высокая стена собора, за спиной раздавалось упорное монотонное шарканье. Прежде чем войти в арку, я обернулся: посреди пустой площади, в полированном граните которой, как в холодной глади озера, отражались огни фонарей, лежал черный овальный предмет; изнуренная раковина отдыхала, ее нога бессильно свешивалась с нижней створки, напоминая язык усталого пса. Я ощутил жалость. Не знаю, за что ты на меня взъелась, может, я и вправду заслужил твою ненависть; когда мы встретимся на морском дне, ты сама решишь, карать меня или миловать, но здесь, в городе, твои усилия тщетны и причиняют тебе напрасную боль – может, лучше нам расстаться по-хорошему? Но раковина снова коснулась ногой холодного гранита и продолжила свой медленный путь ненависти. Она ползла за мной с таким упорством, будто проделала долгое путешествие со дна океана только ради того, чтобы поймать меня, разжевать и съесть.
Я вышел на Градчанскую площадь и спустился к каменному парапету, под которым сияли городские огни; я решил подождать раковину здесь. И в самом деле, скоро я увидел в воротах Града, под статуями борющихся гигантов, острый черный клин: раковина протискивалась узким концом вперед. Она наверняка ищет меня, подумал я, ведь у нее же, наверное, нет глаз? Впрочем, может быть, она чует меня, словно собака. Раковина действительно остановилась в тот самый момент, когда ее полуоткрытое забрало оказалось строго напротив меня; я не мог избавиться от ощущения, что она наблюдает за мной изнутри маленькими злыми глазками. Теперь она двигалась быстрее – площадь шла под уклон, и при каждом шаге раковине удавалось немного скользнуть вниз. Но надежды догнать меня у нее все равно не было. Раковина стала мне надоедать, я помахал ей и пошел по Нерудовой на Малостранскую площадь. Я стал думать о других вещах и напрочь позабыл о раковине.
Идя аркадой дворца Смиржицких, я услышал за собой странный шум: дребезжание, грохот, глухие удары. Я обернулся и вздрогнул. Раковина неслась по наклонной улице вниз, она подскакивала на брусчатке и переворачивалась с живота на спину и обратно, она то и дело натыкалась на бордюры и отлетала на другую сторону улицы, а затем со всего размаху врезалась в запертые главные ворота Тун-Гогенштейнского дворца: раздался глухой грохот – и откололся кусочек панциря, в свете уличного фонаря на сломе заблестел перламутр. Я не мог пошевелиться и стоял, уподобившись барочной статуе на фасаде дворца. Из пивной «У кота» как раз выходила группа туристов – это были японцы, раковина пролетела между ними, точно пушечное ядро, и врезалась в японца в болоньевом плаще, который стоял к ней спиной, от неожиданности он потерял равновесие, перекатился через раковину назад и, все еще лежа на земле, расчехлил видеокамеру и стал снимать несущуюся вдаль диковину, при этом он восторженно кричал что-то по-японски – решил, наверное, что гигантская раковина, как и Голем, и казни на Староместской площади, – это одна из достопримечательностей, что Praga Magica [2] припасла для туристов.
2
Волшебная Прага (лат.).