Возвращение странницы
Шрифт:
– Осталось сказать немногое. Думаю, Эзра таки получил некоторую сумму денег. Он, видимо, угощал выпивкой посетителей «Быка», что не входило в его привычки. Но, как и у любого шантажиста, аппетит Эзры вырос – он начал болтать и стал слишком опасен, чтобы с ним мириться. Полагаю, Шмидт зазвал старика к себе в довольно поздний час, встретил и провел – возможно – в гараж. Да, я почти уверена, что в гараж. Это перестроенный каретный сарай, где стоит удобная тачка. Эзре предложили бренди, от которого он не отказался. Затем его оглушили, положили на тачку и отвезли – скорее всего через луг, самым коротким и безопасным путем – туда, где бедолагу впоследствии нашли. Риск если и был, то небольшой – в Борне рано ложатся спать, и, помнится, погода стояла ненастная.
Единственный раз в жизни Фрэнк Эббот прилюдно покраснел. Румянец, хотя и слабый, был отчетливо различим, чему Гарт Олбени весьма обрадовался.
Мисс Софи поднялась с кушетки и объявила, что должна заглянуть к бедной Медоре. Ида Моттрам обняла мисс Сильвер, закатила глаза, взглянув на Фрэнка, ахнула и сказала, что ей пора бежать к Банти, но у двери обернулась.
– Мистер Эббот, как вы думаете, мистер Ивертон не стал бы возражать, если бы мы поделили его кур?
– Боюсь, что не могу предположить, миссис Моттрам.
– Ну и ладно. – Она послала собравшимся воздушный поцелуй и ушла.
Мисс Сильвер ласково взглянула Иде вслед, а затем повернулась к Гарту и Дженис.
– Я должна еще кое-что собрать, а такси прибудет через десять минут. Сержант Эббот доедет со мной до Марбери. Всегда немного грустно прощаться, после того как дело раскрыто, но если виновный обнаружен, а невиновный оправдан, я довольна и утешена. Нет ничего превыше правосудия, и я, хоть и скромными силами, стараюсь ему служить. Пожалуйста, примите мои наилучшие пожелания. Я искренне надеюсь, что вы будете счастливы.
Она вышла – маленькая неуклюжая фигурка в старомодном платье с деревянной розой у ворота. Волосы, аккуратно собранные в сеточку, лежали тугими завитками по моде, установленной королевой Александрой в девяностые годы и теперь вновь входящей в обиход. На ногах, обтянутых шерстяными чулками, красовались вышитые бисером туфли, в руке покачивался мешочек для рукоделия с ярким цветочным узором.
Когда женщина вышла, Фрэнк Эббот закрыл дверь и далеко не официальным тоном провозгласил:
– Правда, она чудо?
Возвращение странницы
Глава 1
В Продовольственном бюро было холодно и душно. Хорошо бы снова выйти на свежий воздух. Хорошо бы все поскорее закончилось. Не то чтобы она так уж долго ждала, но просто чувствовала сердитое нетерпение. Пережить все, что она пережила, восстать буквально из мертвых и вот теперь терять время в очереди за продовольственными карточками – это было по меньшей мере разочарованием. Она, Анна Джослин, воскресшая из мертвых, стоит в очереди за карточками, вместо того чтобы звонить Филиппу.
Очередь двигалась медленно. Она стала думать о Филиппе. Три с лишним года небытия – долгое время. Больше трех лет Филипп вдовствует, и вот примерно через полчаса кто-то подзовет его к телефону и некий голос – ее голос – сообщит ему радостную весть: Анна Джослин жива. Ей доставляло немалое удовольствие думать о том, как она скажет Филиппу, что он все-таки не вдовец.
А если он в отъезде?.. Странное возбуждение пронзило ее от головы до пят. Это было точь-в-точь такое чувство, какое могло бы охватить ее, если бы пол разверзся и нога зависла над пустотой. На миг у нее закружилась голова. Потом это чувство прошло. Она застанет Филиппа на месте. Если он и не имел о ней известий, то сведения о его передвижениях и местах пребывания тщательно выверенными окольными путями передавались тем людям, кто помогал ей на пути. Он был в Египте, в Тунисе, после ранения отправлен домой. В должное время, как только
Анна продвинулась в очереди на одного человека, продолжая размышлять. А что, если он вторично женился?.. Она почувствовала болезненный укол, закусила губу. Нет – она бы услышала, ей бы сообщили, предупредили… Предупредили бы? Или нет? Она вскинула голову, губы разжались, дыхание участилось. Нет, ей нельзя на это полагаться, ей нельзя полагаться ни на что. Но все-таки почему-то ей казалось, что Филипп не стал бы жениться во второй раз. Она медленно покачала головой. Нет, у него есть деньги, есть поместье, и вряд ли он стал бы спешить связать себя снова узами брака. В конце концов, у них все шло не слишком гладко, а обжегшись на молоке, дуют на воду. Легкая усмешка тронула ее губы. Она подумала, что Филипп не особенно обрадуется тому, что по-прежнему является женатым человеком.
Перед ней в очереди стояли трое: очень полная женщина с корзиной покупок, маленькая, неряшливо накрашенная замухрышка с авоськой и сгорбленный старик. Полная женщина бесконечно долго объясняла, как случилось, что она потеряла свою продовольственную книжку.
– Я не из таких, с которыми это случается, мисс Марш, хотя, наверное, нет такого человека, который когда-нибудь что-нибудь не терял, а я вовсе не претендую быть лучше любого другого, хотя сколько раз мой муж говорил: «Отдай ее маме – у нее она будет как у Христа за пазухой». Так что не знаю, что на меня нашло, но должно быть, я где-то ее выложила, потому что, когда пришла домой, при мне были папины карточки, карточки Эрни, Кэрри и карточки моей невестки, которая гостит у нас, а мои как корова языком слизнула. Поэтому я вернулась и обошла все магазины, куда заходила, и оказалось, что никто их не видел…
Мисс Марш нырнула куда-то под конторку и вынырнула с продовольственной книжкой в руке.
– Вы обронили ее на главной улице, – спокойно сказала она. – Всего доброго.
Маленькая замухрышка продвинулась в очереди, наклонилась над конторкой и что-то зашептала.
Анна стояла, высокая, тонкая, красивая и смотрела поверх согбенных плеч стоящего впереди пожилого мужчины, слегка дрожа и кутаясь в меховое пальто. Голова ее была непокрыта, волосы свисали на воротник жесткой гривой. Они были светло-каштановыми, будто чуть тронутыми солнцем, может, чуть более светлого оттенка и потускневшими от небрежения. Несмотря на тусклый, запущенный вид, они были густыми и при небольшом уходе опять заблестят. Длинные прямые пряди обрамляли худое овальное лицо, прямой нос, бледные красивые губы, очень глубоко посаженные глаза и тонко очерченные брови, гораздо темнее волос.
Пальто, в которое куталась Анна, было очень красивым. Мягкий темный мех очень украсит ее, когда она приведет волосы и лицо в порядок. Это было следующим на очереди. Она тешила и поддерживала себя этой мыслью. Минут через десять дело с продовольственными карточками будет улажено, и она сможет подстричь и завить волосы и что-то сделать с лицом. Анна прекрасно отдавала себе отчет, что вид у нее ужасный и что Филиппу она в таком виде не покажется.
Теперь оставалось уже меньше десяти минут… меньше пяти… Шепчущая женщина ушла, и к конторке подошел старик. Анна передвинулась на освободившееся место и поставила сумку на конторку. Как и пальто, сумка была – или когда-то была – очень дорогой, но, в отличие от пальто, оказалась весьма потрепанной. Потертая темно-коричневая кожа была покрыта пятнами, кусок золотой буквы А отломился. Анна расстегнула застежку, вынула продовольственную книжку и положила перед женщиной за конторкой.