Возвращение странницы

Вентворт Патриция

Мальчик зашаркал к нему по стеклу.

– Не знаю… Мисс Марсден, наша училка, говорит: если кто будет болтать про того джентльмена, кого застрелили, уж она ему задаст. Вот что бывает, когда командуют женщины. Моему папе это здорово не нравится. Он говорит, после войны они совсем обнаглеют. Как по-вашему?

– Вот уж не удивлюсь, – со смехом отозвался Гарт.

Он уже собирался закрыть дверь, но мальчишка привалился к косяку.

– А вы тоже думаете, что тот джентльмен сам застрелился? – спросил он.

– Не знаю.

– По-моему, как-то странно стреляться в церкви, чесслово.

Гарт кивнул.

Сирил поддел камушек мыском рваного ботинка и заговорил еще громче:

– Это

же надо – прийти в церковь ночью и застрелиться, когда то же самое можно сделать дома, со всеми удобствами. Как-то необычно.

– Кто-нибудь еще так считает?

Сирил снова пнул камушек, и тот полетел в канаву.

– Не знаю… А вы что думаете, мистер?

– Ничего я не думаю, – ответил Гарт и добавил: – А ну-ка проваливай.

И захлопнул калитку.

Глава 7

После завтрака Гарт зашел на кладбище и обнаружил Буша, который копал могилу для Майкла Харша. Фредерик, как обычно, был добросовестен и мрачен – красивый широкоплечий мужчина, который, наверное, внушительно смотрелся в ливрее. Не многие когда-либо видели улыбку Фредерика Буша. Одни говорили, что это профессиональная гордость могильщика: «Никто не захочет, чтобы над его гробом отпускали шуточки». Другие утверждали, что всякий разучится улыбаться, живя с Сюзанной Пинкотт и питаясь ее стряпней.

– Здравствуйте, Буш.

Могильщик отозвался:

– Доброе утро, мистер Гарт, – и продолжил работать.

– Как поживаете?

– Не хуже, чем хотелось бы.

– Насколько я понимаю, это для мистера Харша? – Гарт указал на могилу.

На сей раз ответом был лишь кивок.

– Вы его знали? Думаю, да. Как по-вашему, мог он решиться на самоубийство? Церковь – странное место для того, чтобы покончить с собой.

Буш снова кивнул, бросил в сторону очередную порцию земли и рассудительно произнес:

– Сомневаюсь, что вообще есть люди, не способные на самоубийство. Кто угодно решится, если его хорошенько подтолкнуть.

– А с чего вы взяли, что мистера Харша подтолкнули?

Буш выпрямился.

– Прошу прощения, сэр, я ничего подобного не говорил. На любого может накатить так, что он перестанет владеть собой. Когда я был мальчишкой, то видел, как с Пенни-Хилл слетела машина – что-то у нее разладилось с тормозами – и она со всего маху врезалась в большой вяз. Наверное, так и бывает, когда человек лишает себя жизни: тормоза отказывают, и он, как машина, теряет управление.

Он снова принялся копать. Больше из Буша ничего выудить не удалось.

Дознание было назначено на половину двенадцатого в деревенском клубе. Гарт отправился туда вместе с мисс Софи и мисс Браун (обе надели черное). Мисс Браун хранила молчание, мисс Софи от страха болтала без умолку. Она держала племянника под руку – и крепко прижала ее к себе, когда вошла в клуб.

Ряды деревянных стульев, узкий проход в центре, сцена в дальнем конце, всепроникающий запах лака. Воспоминания о деревенских концертах, самодеятельных спектаклях и дешевых распродажах ожили в памяти Гарта. На этой самой сцене, справа, он когда-то сидел за фортепиано, подаренным мисс Донкастер, и впервые в жизни играл на публике пьеску под названием «Веселый крестьянин» – негнущимися пальцами, с растущим убеждением, что сейчас его стошнит. За этим самым столом, который занимал середину возвышения, некогда высилась внушительная фигура дедушки, который вручал награды самым добродетельным представителям деревенской молодежи. Там, где теперь тянулся узкий проход между стульями, во время рождественского школьного пира стояли столы, ломившиеся от угощения. Было нечто жуткое в том, что дознание назначили

именно здесь. Прошлое с мрачным настоящим роднило лишь многолюдье. Только два первых ряда остались незанятыми, но их отодвинули дальше от сцены. По правую руку на освободившемся пространстве поставили стулья, занятые сейчас девятью смущенными мужчинами и тремя женщинами.

Коронер, сидевший за столом в одиночестве, вызвал присяжных – полдюжины фермеров, мясника мистера Симмондса, хозяина «Черного быка», миссис Криппс из универсального магазина, миссис Моттрам – красивую светловолосую женщину с круглыми голубыми глазами, а также старшую из двух мисс Донкастер – мисс Люси Эллен, очень худую, прямую, седую. Судя по выражению лица, соседство с простонародьем ее оскорбляло.

Слева поместились несколько журналистов и маленький энергичный пожилой мужчина, чье лицо казалось Гарту знакомым, но он никак не мог его припомнить, пока не сообразил, что видел этого человека в кабинете сэра Джорджа.

Мисс Софи заняла место во втором ряду, справа. В дальнем конце соответствующего ряда слева сидел немолодой джентльмен, который выглядел бы гораздо приятнее, не будь его твидовый костюм таким новым. В остальном он казался очень добродушным – не настолько полный, чтобы назвать толстяком, но достаточно плотный, чтобы служить живым свидетельством успешной работы лорда Вултона [2] . У него были румяные щеки, лысина на макушке и блуждающий взгляд. Глаза джентльмена в твиде остановились на мисс Софи, и он немедленно просиял и поклонился.

2

Глава образованного в 1940 г. в Великобритании министерства продовольствия.

Мисс Софи еще сильнее стиснула руку Гарта. Она дрожащим шепотом произнесла: «Мистер Ивертон!» и ответила на поклон с ноткой сдержанного упрека. Раньше она никогда не присутствовала на дознании. Это оказалось очень похоже на визит в церковь: хотя и позволительно узнавать друзей, но вряд ли следует им улыбаться.

Вот, например, миссис Моттрам – совсем не следует так озираться по сторонам. Быть присяжным – ответственное и серьезное дело, а миссис Моттрам явилась в ярко-синем платье, которое купила после окончания траура. И надела бирюзовые серьги – очень, очень некстати, хотя, несомненно, они ей к лицу. Люси Эллен Донкастер выражала крайнее неодобрение, и не удивительно – она пришла в пальто и платье, которые всегда надевала на похороны. Ее шляпка то и дело съезжала набок, невзирая на две длинные булавки с гагатовыми головками, которыми была приколота. От шляпных булавок бывает польза, только если собственных волос в избытке, а Люси Эллен, которая никогда не отличалась пышной шевелюрой, с возрастом начала лысеть. Даже в этот торжественный момент мисс Софи испустила исполненный благодарности вздох при мысли о собственных густых снежно-белых локонах. «В конце концов, что может быть лучше, чем иметь красивые волосы», – подумала она.

Зал, не считая двух первых рядов, был переполнен. Наконец по центральному проходу зашагали трое – сердитый растрепанный мужчина, следом женщина и Дженис Мид.

Гарт узнал бы ее где угодно. Она совсем не изменилась и как будто ничуть не повзрослела – маленькое острое личико, очень яркие глаза. Она проследовала за Мэдоками во второй ряд слева. Мистер Мэдок отступил в сторону, мисс Мэдок, поколебавшись, прошла вперед и села рядом с мистером Ивертоном. Дженис последовала ее примеру. Профессор рывком отставил крайний стул как можно дальше от своих спутниц, быстро уселся, положил ногу на ногу, вытащил из кармана носовой платок и вытер лоб.