Возвращение в Арканар

Налбандян Карен Эдуардович

– Что ж … СГБ нужен архив работающий… Но помните – вы в ответе за неё.

* * * "Генералу Святого Ордена От Наместника Ордена в Арканарской области Боевого Епископа Раба Божьего Рэбы Во имя Господа!" Стило остановилось. Дон Рэба на самом деле не знал, что писать дальше. Вот уже почти семь лет, как он живёт на Земле этой странной жизнью. Какой лёгкой и простой казалась миссия вначале! С каким жадным любопытством слушали их земляне, как читали святые книги, переведённые для них. Многие знали их почти наизусть… …Знали. Но веры в них не было. Иногда епископу Арканарскому казалось, что они вообще не способны верить ни во что. Богомерзкое "Подвергай сомнению" было начертано в их сердцах. Теперь, годы спустя, дон Рэба знал, в чём причина этого. Ещё во времена Пица Первого страшная смута исказила этот мир. Тогда-то они убили священников и забыли святых. Последняя битва между Добром и Злом закончилась здесь

задолго до его рождения. Сомнений не оставалось – этот мир был миром дьявола. …Их двести пятьдесят в этом мире – во главе с отцом Шигой. Цвет Ордена. Лучшие, вернейшие дети Господа, пришедшие сюда, чтобы дать варварам Слово Божье. Все держат себя в руках и всем это очень трудно. Каждый день вступают они в бой с дьяволом, и всё вокруг помогает нечистому. И только вера, истинная вера может противостоять дьявольскому хитроумию и сатанинским искушениям. Но порой даже к нему приходят сомнения и отчаяние. И тогда он спрашивает себя – да полно, люди ли это? Дон Рэба отложил ненаписанное письмо и вынул из широкого рукава сутаны "Слово Святого Мики". Книга раскрылась на "Возращении": "И пришёл Господь к своим – и свои не приняли его. И рекли – Будем, как боги. И сказал Бог – "Прокляну". И проклял. И были посланы два ангела Его, и страшен был лик их, и имели они молнии в руках своих и власть, чтоб судить судий и казнить палачей. И ад следовал за ними". Торжественно-мрачные слова и чеканная ясность древнего прорицания родниковой водой смывала одурь, накопившуюся за день в Совете. И наступило прозрение. Дон Рэба схватил чистый лист и начертал: "Тогда, Господи, сотри их и создай заново Раб Твой Рэба" Глава 4 Перец отца Кабани Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть. Что будет стоить тысячи слов, Когда важна будет крепость руки? И вот ты стоишь на берегу и думаешь: "Плыть или не плыть?" Виктор Цой 29 июля 36 года 06:00 Они готовились к этому дню долго. И всё равно он застал их врасплох. …Первым в то утро пришёл Джереми. Вежливо поздоровавшись, как обычно, заперся в соседней комнате. Некоторое время оттуда доносилось неразборчивое бормотание. Похоже, Джереми был здорово рассержен. На пару секунд он повысил голос. Пете удалось разобрать несколько фраз на кайсанском: "…Ни за что не повинуйся! Нам не нужны чужие земли. Когда явится гонец от императора, скажи ему, что требование выполнить невозможно. Если будет настаивать или появится снова – повесь его. Когда повесишь двоих-троих, больше посылать не будут. А если всё-таки пошлют, значит, дело серьёзное. Тогда готовься. Укрепляй заставы на"… Бормотание продолжалось ещё минут десять, затем стихло. Джереми вышел мрачный, как туча, с неудовольствием оглядел привычную картину – Петю на терминале.

– Опять всю ночь сидели, Пётр Рупертович?

– А, Джереми, тут интересное, идите сюда, – радостно завопил Ангелов.

Тафнат задумчиво покачивался на каблуках.

– А ну пойдём.

– Куда? Тут…

– "Тут" – подождёт. Идём.

Петя встал, страдальчески скривился и поплёлся на затекших ногах за Тафнатом. "Вот, каково, значит было русалочке", пришло в голову. Безлюдные в этом часу подвалы СГБ закончились дверью с готической надписью "Музей". Хранителем музея СГБ Джереми стал несколько лет назад. Стосковавшись по хоть какому-нибудь стоящему делу, он взялся за музей с кипучей энергией. Сменил экспозицию. Оборудовал "Оружейный зал", разместив там богатейшую коллекцию оружия СГБ. Ту самую, что его предшественники уже полсотни лет держали в запасниках, полагая, очевидно, никому не интересной. Коллекцию пришлось долго приводить к кондиционному виду, так что практически ежедневно Тафната видели с каким-нибудь невообразимым стволом. Не прекращая разговора, он разбирал, чистил, смазывал… На особо реликтовые экземпляры уходило несколько часов. Дольше всего Тафнат провозился с чахлым пистолетом "Веблея" конца XIX века. Лишь через неделю он обнаружил, что перед разборкой, пистолет полагалось растянуть, как гармошку. Джереми даже выписал самый настоящий тренажёр-симулятор "Пандора ВР-9". Пете пришлось его вначале устанавливать, а потом зачем-то перепрограммировать под обстановку земных городов. С тех пор Ангелов здесь не бывал, но слышал, что посетители валят валом. И на оружие, и на аттракцион. Странный, правда, говорят, народ – все больше с чёртовой дюжиной в индексе. "Ага, небось пока я систему налаживал, кто-то тише воды был. Феодал!", – тяжело ворочалось в невыспавшихся мозгах. Порывшись среди экспонатов, Джереми вручил Пете тяжёлый автоматический пистолет и впихнул в дверь с черепом и костями. Оглядевшись, Ангелов обнаружил, что оказался на улице – причём зачем-то с оружием в руках. Рассеяно моросил дождь, куда-то шли люди, доносились обрывки разговоров. В следующее мгновение всё изменилось. С подлетевших флаеров посыпались неприятные люди с автоматами, загремели выстрелы. Петя, застыв, смотрел, как оседает на землю молодая красивая женщина. Потом крепко сжал пистолет и начал стрелять. Куда-то бежал, что-то кричал… И наступила темнота. Звенело в ушах, сердце билось где-то в горле. Приоткрылась дверь.

– Выходите, Пётр Рупертович.

Петя всё ещё немного злился на Джереми и на себя ("Не разобрать симуляции! Позорище!"). Однако в целом он был доволен:

– Как я их всех! А, Джереми?

– 256 раз.

– Что, стольких?

– Нет, столько. 256 раз убили вас, Пётр Рупертович, – он кивнул на экран. На экране Петя азартно палил в белый свет. Автоматчика, у себя за спиной он, похоже, попросту игнорировал. Автоматчик время от времени стрелял Пете в затылок, после чего злорадно хохотал и показывал непристойные жесты согнутой рукой. Петя покраснел и поклялся в следующий раз вначале орать код бессмертия, а потом

уже разбираться.

Тафнат перезарядил пистолет и повёл Петю обратно. Огромный зал был пуст и затемнен. Виднелся лишь тускло подсвеченный сзади силуэт.

– Ну, действуйте, Пётр Рупертович.

Ангелов принял поданный ему по всем правилам – рукояткой вперёд пистолет, крепко зажмурил правый глаз, старательно прицелился и нажал на курок. Пистолет рвануло из рук.

– Не так! Прицеливайтесь не глазами – пусть за вас думают мышцы.

После третьей обоймы силуэт, наконец, засветился одинокой пробоиной. Петя возгордился. Тафнат чуть заметно усмехнулся:

– Имея дело с такими стрелками, чувствуешь себя в безопасности лишь за мишенью. Кто сказал?

– Сократ, разумеется. Привет, Джерри, – донеслось от дверей.

Джереми обернулся к вошедшему:

– Казик! Какими судьбами?

– Тоже вступил в клуб лунатиков. Пардон, могу ли я?

Петя протянул пистолет Казимиру. Тот стрелял от пояса, очень быстро, так, что через пару секунд центр силуэта повис лохмотьями.

– Джерри? Что ты думаешь про хороший спарринг в шесть часов утра? – поинтересовался он, возвращая оружие.

– Выбор оружия за вами, благородный дон.

Понаблюдав пару минут за лысым человечком, резво раскручивающим огромный меч-двуручник, Ангелов вернулся к терминалу. 29 июля 36 года 06:15 Дона Рэбу трясло. Бледный, осунувшийся после трёхдневного поста, он стоял на коленях перед Микой Пронзённым. Холодный липкий пот накатывал волнами. Кто бы узнал члена Всемирного Совета в этом смертельно испуганном немолодом человеке?

– Господи! Господи! Страшно мне, Господи… Не могу… Отврати от меня…

Он долго лежал так, простёршись ниц… И вдруг ощутил, как снисходит на него ледяное спокойствие :

– А впрочем… Твоя воля – да будет свершена…

Встал. Отряхнулся. И как встарь, в Питанской битве, скомандовал:

– Облачаться!

29 июля 36 года 06:30 Антон не выспался. Совершенно. Но был доволен. Сдавшись ему, согласившись на все условия Атоса, Сабина Крюгер не пожелала уступать лишь в одном. Она по-прежнему намеревалась посещать концерты, музеи и выставки. Собственно, если не эта её страсть – вряд ли Сабину вообще удалось бы найти. Потому Руди по мере возможности выводил узницу "в свет". Вначале было тяжело. Джереми говаривал, что вкусы Сабины отличались от Антоновских настолько, насколько Антоновские – от вкусов среднестатистического арканарца. Впрочем, судя по всему, Сабина понимала, что если такие экскурсии будут Руди неприятны – отдушина может закрыться. Потому, присаживаясь с планшетом где-нибудь у стены, она начинала рассказывать. Всё так же, не прекращая зарисовок. А рассказывать Сабина умела. Так, именно от неё Антон узнал, что знаменитый "Ветер" Сурда обречён был погибнуть на Радуге, и ради его спасения сам художник отказался от предложенного ему места на "Тариэле". Что "Чёрный квадрат" первоначально написали для оперы "Победа над Солнцем", и олицетворял он там Солнце. Что… Потом они возвращались. И в какой бы город их не заносило, у Сабины всегда находилось несколько слов о каждом переулке и о каждом здании. Да чего там – создавалось впечатление, что каждый камень был её хорошим знакомым. В рассказах Сабины оживали улицы, дома – и те, кто в этих домах жили. Руди казалось, он заглядывает в окна чужих жизней: тут водилось опасное привидение, там арестовали поэта, бросившего вызов диктатору, а вот площадь Янцзы появилась после падения в центр города одноимённого планетолёта. Вскоре Антон обнаружил, что с нетерпением ждёт очередного "выхода". А вчера концерт давала сама Сабина. "Святой Мика!", – только и сказал Руди, обнаружив огромный стадион, забитым до отказа. А потом на сцену стремительно взлетела тонкая фигурка. В руках у Сабины появилась странной формы скрипка, и грянуло… Два часа стремительная, неудержимая музыка заводила людей, поднимала на ноги – сидеть под неё было просто невозможно. Антон стоял в первом ряду и смотрел на Сабину, которой никогда до того не видел – с горящими глазами, раскрасневшуюся, двигавшуюся в бешеном ритме и задающую тот же ритм для тысяч человек… Когда всё кончилось, она легко спрыгнула с помоста – с огромными букетами в руках, смеющаяся, ликующая, всё ещё живущая в темпе своей музыки. Подала руку Руди – тот физически ощутил на себе несколько тысяч завистливых взглядов. И пошла обратно, на глазах становясь всё тем же тихим, молчаливым созданием, безвылазно живущим в крохотной комнатушке архива СГБ. …По дороге на работу, Антон решил заглянуть к Будаху. Профессор был у себя. Кабинет заполняли какие-то коробки, груды неупакованных кристаллов..

– А, доброе утро, благородный дон Румата. Как раз собирался прощаться.

– Уезжаете куда-то? А я хотел вас поблагодарить за всё.

– Возвращаюсь, дон Румата. Возвращаюсь домой. Там – нужнее.

– Куда, в Ирукан?! Но герцог?..

– Да, конечно… А герцог… Как говорят у нас, "от палача да знахаря не зарекайся".

– Подождите, почтенный Будах. Разве вам плохо здесь?

– Хорошо. Вот только, – доктор назидательным голосом процитировал, – "Не следует гостю беспокоить хозяина свыше меры. А ежели обеспокоит его, да возьмёт хозяин палку в руку свою". Так учат нас отцы церкви. Вы прекрасные люди, и мне совсем не хочется дожить до того дня, когда вы "возьмёте палку в руку свою".

– Да что вы, доктор Будах, кто говорит о палке?!

– Э-э, дон Румата… Вы слишком долго жили среди нас. В некотором роде вы стали одним из нас. Вы любите одних, ненавидите других – но видите в нас людей. Большинству землян остаются лишь непонимание и стыд. А стыд, в котором боишься себе признаться – влечёт за собой злобу. Вот так-то… Сегодня ещё сходим с коллегой Протосом во Всемирный Совет. Третий год порывается мне показать, как ваш мир управляется. А завтра – Ирукан. Снова ируканский воздух, море… Не обижайтесь, дон Румата, но часто мне кажется, что здесь всё – ненастоящее. Простите.