Возвращение в «Кресты»
Шрифт:
Но что толку гадать – информации для размышлений у меня фактически – ноль! Вражья сила в этом вопросе постаралась на славу – я оказался в абсолютном информационном вакууме. Как в пузыре! И прорвать этот пузырь пока что не было никакой возможности.
Поэтому, оставив все вопросы на потом, я решил вспомнить молодость. Не в смысле ностальгии по ушедшим годам, этим я пока не страдал, пресловутый кризис среднего возраста меня еще не коснулся. Я просто постарался остановить все мысли, достичь внутреннего безмолвия, как это называлось… уже и не помню точно, в какой из духовных практик. Среди студентов интерес к ним был модным, и кое-что осталось, безусловно, в памяти, повлияв на мое мировоззрение. К тому же они мне кое-что дали в житейском
«Ладно, хватит болтать!» – сам себе приказал я и попытался сосредоточиться на звуках, доносившихся снаружи. Больше концентрировать внимание было не на чем – не на этой же собачьей конуре, в которой меня везут. Но ничего не получилось. В голову лезли разные мысли и услышанные недавно фразы…
«На следственный эксперимент везем». Куда, интересно? Хотя что за глупый вопрос! Если меня действительно везут на следственный эксперимент по делу Смирницкой, то значит – в Лисий Нос. На мою же собственную дачу и на дачу давным-давно убиенной соседки, находящуюся на соседнем участке, за полуразрушенным забором и длинной неглубокой канавой, заросшей хвощем и дикими ирисами. Я зримо представил себе темную зелень их саблевидных листьев и синие огоньки разбросанных то там, то здесь цветов. Ирисы цвели все лето, и, если смотреть из окна нашей спальни на втором этаже, канава выглядела скорее как клумба. Наверно, когда-то это была дренажная траншея, но сырой заболоченный грунт почти совсем ее съел. Весной участки заливало талой водой, которая не сходила иной раз до середины мая. Правда, оба дома, и мой, и соседский, стояли повыше, и их никогда не заливало. Дом Эллы Смирницкой вообще был построен на небольшом пригорке, поросшем веселой сочной травой. Чтобы участок совсем уж не одичал, Элла время от времени нанимала какого-то местного синяка выкашивать сорняки.
Неужели Карабас-Барабас решил настолько расширить сцену? Или за этим стоит что-то другое? Но что? Пристрелить меня при попытке к бегству? Зачем было весь этот огород городить? Собственно, я это уже обдумывал, даже и не раз, и вывод был прост и очевиден: хотели бы замочить, давно бы замочили и фамилию б не спросили! Кстати, о фамилии. Какого рожна они мне Разина этого навязывают с таким параноидальным упорством? Он мне, конечно, роднее всех родных, Разин этот. Но как-то все слишком мудрено, неправильно как-то: свинтить человека за старое преступление, которое и не преступление даже, а вообще подстава голимая, подстроенная от начала до конца, да еще и восемь лет тому назад! – и шить ему это дело, создавая видимость, что восьми лет не было вовсе. Тем более, что за эти восемь… Ух, и считать не хочется, самому страшно, сколько на мне всего за эти годы по все стороны всех мировых океанов! Три года расстрела и сто пожизненных заключений можно по совокупности присудить. Так нет же, далась им эта Элла Смирницкая. Хотя, конечно, не она, а я в этой игре и цель и главная разменная фигура.
А может, это какой-нибудь запоздалый мститель за порезанную Эллу – из числа верных клиентов, чьи дела она улаживала с такой проворностью, что даже старый Бахва вспоминал ее не иначе как с почтением? Но я тут же отбросил эту мысль – слишком все затейливо. Банальному мстителю весь этот народный театр без надобности. У него простые цели, и средства их достижения были бы не сложней. Попытался бы как-нибудь грохнуть меня, сам или кого нанял бы – и вся недолга.
Нет, эта история совсем о другом. А о чем?.. Судить об этом можно было бы, имей я хоть какое-то представление о конечных целях этого урода-кукловода. А так – без понту гадать. Ментальная мастурбация, не более того.
Пока не выехали из города, воронок то и дело останавливался перед светофорами, застревал в пробках, маневрировал из ряда в ряд, кого-то даже обгонял, нервно кому-то сигналил, и ему сигналили тоже. А может, и не ему, просто все вокруг сигналили, как придурки, – будто от этой какофонии пробка может прийти в движение! Только когда проехали пост ДПС перед Лахтой, воронок наконец пошел ровно, и я на те двадцать минут, что остались до Лисьего Носа, по-настоящему погрузился в дремоту.
Машину сильно тряхнуло, я стукнулся головой о стенку и тут же очнулся. Похоже, доехали. Судя по раздолбанной дороге, мы повернули под виадук, по которому трасса «Скандинавия» проходит над поселком. «Не самый удачный вариант», – подумал я. Можно было свернуть в поселок дальше по шоссе и проехать по гладкому асфальту, а не пробираться по колдобинам. Но водила вряд ли толком знает маршрут, для этого надо жить в Лисьем Носу, как когда-то жил Константин Разин.
Ну вот, еще несколько минут – и мы на месте. Я ощутил холодок под ложечкой – волновался, как перед свиданием. Это и было свидание. Только на этом свидании чувства свои надо будет не проявлять, а скрывать. Причем так глубоко, чтобы и самая чувствительная мусорская ищейка не догадалась о том, что у меня в душе творится. Максимум, что можно показать, – вежливый, но неактивный интерес.
Покрутившись еще немного, воронок остановился. Снаружи шумели деревья – видимо, с залива дул ветер. Впрочем, он всегда здесь дул, но деревья защищали поселок. Здесь внизу, всегда тишь да гладь.
Открылась дверь:
– Выходи, приехали!
Я вылез – и меня сразу атаковали запахи и звуки! Я уже и забыл, как их много в мире! Я втянул носом воздух, вдыхая знакомый с детства букет ароматов. Подождал немного, чтобы глаза привыкли к свету, снова открыл и огляделся.
Воронок остановился у забора моей дачи, возле самой калитки. Чуть поодаль на этой же стороне стояла черная «Волга» с ментовскими номерами и грязная светлая «восьмерка». Щелкнули замки дверей, и из «Волги» вылез Муха, за которым хилой тенью возник Живицкий. А вокруг, и за заборами, и просто на улице, уже собирались зеваки. Первыми, само собой, примчались мальчишки на велосипедах, за ними следом появились несколько старух в цветастых платьях. Остальные подтянутся по ходу действия, как обычно, – разве можно пропустить такое представление! Не часто на их Репинской улице такое увидишь. На моей памяти всего лишь второй раз. И оба раза из-за меня.
По двору ходили какие-то люди официально-ментовского вида. Дверь в дом была открыта по-летнему настежь, оттуда доносился запах только что сваренного кофе – значит, Лина дома. Перед крыльцом по обе стороны были разбиты небольшие клумбочки, на которых росли любимые женой анютины глазки. На окнах те же самые занавески, что были восемь лет назад. Или очень похожие. Немного в стороне от крыльца между старыми соснами натянута бельевая веревка, на которой сохнет постельное белье и еще какие-то вещи, в том числе и мужские.
Выходит, Ангелина с кем-то живет, решил я. Это не удивляло. Удивило бы, если бы было наоборот. Непонятно только, как она ментам объяснит наличие другого мужчины в доме при живом муже. Хотя, возможно, ментов это как раз и не интересует. Во всяком случае – этих ментов.
– Здравствуйте, Константин Александрович! – услышал я от подошедшего Мухи.
Так обращаться к зэкам, даже к подследственным, не принято. Нежданная вежливость со стороны ментов, как правило, ничего хорошего не предвещает.
– Здравствуйте, Владимир Владимирович! – сказал я, а потом обратился к уже подошедшему адвокату: – Здравствуйте, Борис Наумович!
Изображавший Живицкого актер в ответ вскинул косматую голову, блеснул очками и пробурчал что-то невнятное. Он выглядел напряженно и озабоченно. Наверное, очень страдал от того, что пришлось вылезти из своего темного угла на яркий свет и всеобщее обозрение. А как похож – вылитый адвокат Живицкий. Или, может, я просто подзабыл, как тот выглядел. Вот посмотреть бы пленочку, где эта шкура режет себе вены, и сравнить… Только где эта пленочка, я и представить себе не могу.