Возвращение в «Кресты»
Шрифт:
– И снова в пресс-хату? – спросил я тогда.
– Не-э-эт… – ответил Бахва, картинно щелкнул дорогой золотой зажигалкой с какой-то монограммой (Бахва всегда любил понты!), закурил и, запрокинув голову, выпустил вверх струю дыма. – Не бывает такого, чтоб туда во второй раз. Это как с казнью через повешение: порвалась веревка или там сук переломился – все! Второй раз не вешают. Так пристрелят! – Бахва засмеялся, потом закашлялся, а прокашлявшись, сказал уже серьезно: – Тогда даже легавые на тебя начнут смотреть по-другому. А промедлишь – погибнешь…
Тогда из каких-то своих источников
«Жмуром или инвалидом опущенным…» Что ж! Опущенным – точно не про меня. Не будет голубым и на этот раз праздника! Инвалидом… Вполне возможно. Хотя и не хотелось бы. А жмуром… Ну, жмурами мы все когда-нибудь будем.
В этом раскладе жмур – не самый плохой исход. Гасить меня холуи мусорские запарятся, а уж я постараюсь до того, как меня замочат, причинить максимальный ущерб максимально возможному числу этих уродов. Биться с ними буду как зверь, до последнего вздоха, и постараюсь прихватить с собой хотя бы одного на тот свет. А если повезет, то и не одного. В конце концов – убивать мне не впервые!
За этими героическими размышлениями я и не заметил, как мы оказались во дворе. В легкие ударил невыносимо чистый воздух, в лицо ветерок, в глаза дневной свет. А в спину – вертухай! Сволочь. Не даст насладиться моментом, козел душной. Я прищурил глаза, чтобы не слепило солнышком.
– Направо! – Команда сопровождалась еще одним чувствительным тычком.
Я повернул направо и увидел стоящий невдалеке тюремный воронок, возле которого курили двое омоновцев почему-то в зимнем камуфляже, с автоматами и скатанными на макушки масками. К этой живописной группе вертухай меня и повел. Оп-паньки! Это было неожиданно.
– Разин? – спросил один из омоновцев.
– Разин, – ответил вертухай и зашуршал какими-то бумажками. Что там дальше между ними происходило, я уже не видел. Передо мной открыли дверь в задней стенке воронка, кто-то из омоновцев увесисто хлопнул меня по спине и скомандовал:
– Давай!
Перед тем как влезть в машину, я поднял голову и посмотрел на небо. Глаза уже привыкли к свету, и сколько оно мне доставило радости – серенькое питерское небо с небольшими проплешинами яркой летней синевы. Боже, какой кайф! Я вздохнул поглубже, стараясь набрать в легкие побольше настоящего, чистого воздуха, которого ему так не хватает в затхлой камере!
Омоновец снова толкнул меня в спину:
– Давай, давай!
Сказал не злобно, да и толкнул не сильно. Все-таки сразу чувствуется – не вертухай. Хоть и мусор. Перед тем как захлопнуть двери, второй омоновец крикнул водителю:
– Все! Давай, поехали!
Закрутился с подвывом стартер, но спустя несколько секунд заткнулся. Снова завыл, и снова тишина.
Ну вот, прокатились с ветерком! Я
Мне доставляла удовольствие просто сама смена ощущений. Вот двинулась машина, поехала по двору, натужно подвывая и покачиваясь на неровном асфальте. Остановилась ненадолго у ворот. Было слышно, как створки поползли в стороны и открылись. Машина проползла на несколько метров вперед и опять остановилась. Теперь она находилась в узком пространстве между внутренними и внешними воротами, как в шлюзе. Снаружи некоторое время что-то происходило, судя по всему – проверяли документы. Мимо борта пробубнили какие-то голоса, заскрежетала внешняя дверь, кто-то поднялся в воронок. Открылась дверь в мою конуру, и в проеме появился незнакомый прапор, видимо – дежурный с КПП. На всякий случай я поднялся и сложил руки за спиной.
– О! Правильно, – одобрил прапор. – Фамилия?
– Сельцов! – ответил я.
– Не по-онял, – с гнусавой интонацией сказал прапор и обернулся назад. Омоновец, что сажал меня в машину, тут же появился рядом с ним и спросил, тихо и зло:
– Ты че, балбес? Ты тут, типа, шутки шутишь? Я щас тоже пошучу, хочешь? – И, повернувшись к коллеге-прапору, успокаивающим тоном: – Да Разин это, Разин. Кому еще быть-то?! На следственный эксперимент везем.
– Так ты Разин или кто? – снова спросил прапор.
Я взглянул на омоновца, который только что предлагал пошутить, и предпочел согласиться с тем, что я Разин.
– Ну вот, видишь, – сказал омоновец и снова исчез за переборкой, открывая прапору дорогу на выход, – Разин это, Разин. Давай добро, таможня!
«Таможня» еще раз подозрительно оглядел меня с ног до головы, фыркнул – и вышел вон. Хлопнули двери, одни, вторые, снова что-то пробухтели голоса снаружи, раздался громкий смех, и, наконец, я услышал, как открываются внешние ворота, отъезжая в стороны по стальным направляющим. Машина медленно перевалила через них, заревел маломощный газовский движок, и воронок вырвался за территорию «Крестов». Я вздохнул с облегчением.
Следственный эксперимент! Любопытно, что еще задумал Муха? Что изначально заварил всю эту кашу и, в конце концов, снимет пенку совсем не он, а кто-то другой, было и ежику понятно. Но мне было проще персонализировать неизвестную вражью силу в лице и этого без того неприятного следователя. Тем более что именно Муха представлял ее интересы. По крайней мере, в части следствия. А Бахва, интересно, – в какой части представляет эти вражьи интересы? В криминальной? Я усмехнулся. И почему он вообще ввязался во все это дерьмо? И кто его на это подписал? А главное – как?