Возвращение в «Кресты»
Шрифт:
Возможно, она была каким-то образом посвящена в суть заговора. Тогда тем более стоило играть по предлагаемым ею правилам. Пока.
Больничная жизнь текла своим ходом. День проходил за днем, одно дежурство сменяло другое. Ольга сменялась, Ольга заступала. Постепенно прошли мои шишки, заросли ссадины. Срасталась и рука, я мог уже шевелить пальцами. Голова перестала кружиться, я начал вставать и ходить по палате. Поначалу с чьей-нибудь помощью, потом сам. Когда приходила Ольга, я поднимался и садился на койку.
– Лежи, лежи, не вставай! – говорила Ольга, но видно было, что ей это приятно.
Она
– Лекарь, слышь, – говорил мне Ворсистый, – ты хочешь, чтобы мы все тут от инфарктов перемерли? Ты будешь что-нибудь со своим Розовым Халатиком делать, или как? Мы же ждем! И Оля ждет. Сколько можно?
– Уймись, Ворсистый, – отвечал я, – всему свое время.
Я понимал, что у этих людей мы с Ольгой вместо телевизора. Запертые в грязной палате тюремного лазарета, они были счастливы, что у них на глазах разыгрывается настоящий спектакль.
– Ты не врубаешься, Ворс, в тему, – говорил один из них, поддерживая меня. – Все хочешь за одну серию посмотреть. И че? Че потом делать будем? А так все идет не торопясь, как в мексиканском телесериале. Один поцелуй в три серии растягивается. Нудно, конечно, зато можно все в подробностях рассмотреть. По Дерибасовской гуляют постепенно!
После этого обычно разгорались дискуссии с участием всей братвы. Я в них участия не принимал. Я вообще считал, что это не их собачье дело. Но вслух об этом не говорил. Предпочитал наблюдать. Иногда вставлял замечание – чисто для того, чтоб придать беседе нужное мне направление. Я все пытался вычислить, кто же здесь Карабасов соглядатай? Кто стучит?
Пока только один Ворсистый демонстрировал какой-то преувеличенный интерес ко мне с Ольгой. Уж очень ему почему-то хотелось поскорее свести нас вместе.
– Тебе-то чего неймется? – спрашивал я у него.
– Понимаешь, – объяснял Ворсистый, – Я тут уже столько без баб живу – от одного их запаха так встает, что штаны рвутся. Хорошо, что спортивные, видишь – тянутся. А так бы опозорился, в драных бы ходил.
– А мы с Ольгой здесь при чем?
– Ну как? – удивлялся Ворсистый, что я не понимаю таких простых вещей, – мне-то тут не светит ни фига. Кроме Дуньки Кулаковой. До голубых я не охотник. Хоть и говорят, что они минет делают лучше, чем тетки. Не люблю я: мужик он и есть мужик…
– Ну, а мы-то?..
– Так я хоть за тебя порадуюсь! Ты хоть и мутный какой-то, и с головой у тебя беда бедовая, – а все ж браток правильный, нюхом чую, – Ворсистый грубовато льстил мне, откровенно и смешно, подливал соку, потом высказывал свои просьбы-надежды: – Ты же мне расскажешь, как у вас там все было?
– А ты в это время дрочить будешь под одеялом… Секс с ручным приводом! А я вместо телефона! – издевался над ним я. – Да вы, батенька, маньяк!
– Я ж говорю, мутный… – обижался на шутку Ворсистый. – Лекарь без башки…
Но обижался он недолго. Ввязывался в какую-нибудь другую беседу, переключался, отвлекался. А спустя некоторое время снова начинал свои увещевания. И было видно, что не играет – в самом деле ему хочется знать, когда настанет долгожданный день нашего «первого» страстного совокупления.
И такой день настал. Я уже вполне самостоятельно вставал и ходил. Правая рука в жестком гипсе, оттопырена в сторону – у меня был сложный перелом. Не только руки, но и ключицы. Постепенно научился обходиться одной левой. Это было несложно, требовало только практики. И я никогда не упускал возможности потренироваться.
Она зашла поздно вечером, после отбоя, когда все в конце концов угомонились. Я проснулся за час до того и лежал, и ждал ее, прислушиваясь к звукам в затихающей палате. Это было даже забавно. Мои товарищи по несчастью усердно делали вид, что этот вечер ничем не отличается от предыдущих, заканчивали травить свои дурацкие байки, глотали положенные им лекарства, укрывались казенными одеялами и имитировали погружение в сон. Но только спящие люди дышат по-другому. Нет, никто из вас, ребята, и глаз не сомкнет. Может быть, даже всю ночь. Ишь рассуетились, словно в пионерлагере.
Она на секунду замерла на пороге, оглядываясь, а потом быстро и совсем беззвучно, как кошка, двинулась ко мне. Я свесил голову с кровати, чтобы посмотреть, что у нее на ногах. Дежурное освещение, которое не гасло никогда, давало достаточно света. Оказалось, что она была в толстых шерстяных носках. Хитрая! Только вот зачем – все равно никто здесь глаз не сомкнет уже до рассвета. Все возбуждены до предела и дрочат. А кто не дрочит, тот кончит в постельку, как ребенок.
Быстро и неслышно, как тень, девушка подошла и положила горячую ладошку мне на грудь. Чтобы разбудить. Я тут же накрыл ее маленькую ручку своей, улыбнулся и неслышно откинул одеяло. А лежал под одеялом одетым – собственно, как все здесь. Пижам и халатов в тюремной больничке не водится. Так что времени на сборы тратить не пришлось. Я просто встал и пошел за Ольгой, по привычке стараясь потише шаркать дурацкими шлепанцами. Вот тебе и парочка – ангелочек и бомж в тряпье. Ольгу, впрочем, мой клоунский вид нисколько не смущал, а если и смущал, то она и виду не подавала. Повела меня за собой, держа за руку – как заботливая мать своего ребенка! Низ заломило от вожделения. Глаза сосредоточились на пятой точке моей проводницы, мысленно я уже лапал ее круглую задницу. Вспомнилась родинка на ее правой ягодице. Я встретил девушку, полумесяцем бровь, на попке родинка, а в глазах любовь! Вот сейчас и проверим еще разок, свихнулся я или нет. Есть родинка – она Ольга, живая! Черт, надеюсь, мы сразу перейдем к делу, а то неудобно – в самом деле – с такой эрекцией, которую не в силах скрыть мои пижонские зеленые штаны.
А вокруг все молча наблюдали за нами сквозь прищуренные веки. Недаром все лежали в «естественных позах» так, чтобы можно было все видеть получше. Все, ребята, до утра! Счастливо оставаться и сладких вам снов, малыши. Спят усталые игрушки! Бай-бай!
Мы выскользнули в коридор и, все так же бесшумно, пересекли его. Два вертухая, дежурившие здесь, сделали вид, что ничего не заметили. Только один из них в последний момент стрельнул в нашу сторону завистливыми глазами. Как бы мне эта ночь любви не обошлась еще дороже. Хотя ничего тут без приказа ты не получишь, Знахарь, – ни ласки, ни побоев. Это уже предельно ясно.