Возвращение в Мэнсфилд-Парк
Шрифт:
— Боже! В самом деле?
— Лорд Рейвеншо, кажется, близкий друг герцога Брекона, так что теперь эта парочка — Мария со своим мужем — гостит у герцога в Беллами. Там собралось большое общество, чтобы поглядеть на скачки. Должна сказать, это так похоже на Марию — бесстыдно явиться туда, где ее вовсе не хотят видеть, навязаться в соседи к бывшим своим знакомым. Подумать только, какое нахальство!
— Должно быть, герцог Брекон рад был ее принять, — заметила Сьюзен.
Джулия надменно вскинула брови.
— Прошу прощения, кузина? Возможно, тебе неизвестно, что герцог Брекон — распутный старый негодяй. Этот греховодник содержит с полдюжины любовниц и не заслуживает доброго слова, хотя богат, как Крез.
— Ах, какой
— Надеюсь, вы не станете принимать у себя мою сестру Марию, сударыня?
— Как я могу обещать? Я не знаю, что и думать, — посетовала леди Бертрам. — Надобно спросить у Тома.
— Разразится ужасный скандал, если Мария и Рейвеншо появятся вместе с гостями герцога на нортгемптонском балу. Моя родная сестра! Я не буду знать, куда девать глаза.
— Быть может, тебе следовало бы воздержаться от посещения нортгемптонского бала, коль скоро моя кузина Мария гостит неподалеку? — предложила Сьюзен.
— Что? Пропустить бал в Нортгемптоне, единственное увеселение в здешних краях? Лишить себя такого удовольствия из-за Марии? Хорошенькое дело, нечего сказать! Это лучшее, что ты можешь предложить? Я буду признательна тебе, кузина Сьюзен, если впредь ты станешь держать свои советы при себе.
Изрядно раздосадованная, Джулия покинула усадьбу. Она осталась недовольна своим визитом, поскольку леди Бертрам так и не дала твердого обещания не встречаться с Марией, вдобавок присутствие миссис Осборн в комнате во время беседы помешало планам Джулии залучить матушку себе в союзницы. Теперь, когда Луиза Харли более не представляла угрозы, Тома надлежало образумить: пусть наконец встряхнется и сделает предложение мисс Йейтс.
ГЛАВА 10
Выздоровление Тома, как и предсказывал Генри Крофорд, не затянулось надолго: лихорадка прошла, к больному вернулся аппетит, вскоре Том уже мог сидеть в постели, затем начал ходить, и наконец доктор Фелтем объявил, что мистера Бертрама можно везти домой в карете.
Том с неохотой покидал Уайт-Хаус, хотя и сознавая, что учтивость требует уехать как можно скорее.
— Быть здесь, слушать ее речи, внимать божественным звукам ее арфы, — вздохнул Том. — Ах, Сьюзен! Несколько дней с ней совершенно изменили мою жизнь. Я убежден — изменили навсегда.
Сьюзен вполне верила кузену. Она заметила в нем перемену. Том сделал кузину своей наперсницей, но его откровения приносили ей одновременно и радость, и боль. Он еще не окреп настолько, чтобы надолго выходить из дома или посвящать себя какому-либо занятию в усадьбе, а потому часами предавался безделью, бродя по саду или беседуя с кузиной, пока леди Бертрам дремала над своим рукоделием под мерное похрапывание мопса. Сьюзен находила эти доверительные разговоры весьма обременительными. Особенно когда Том допытывался вновь и вновь: «Ты думаешь, мое пребывание в Уайт-Хаусе утомило мисс Крофорд? Послужило ей во вред? Вызвало у нее досаду? А может, она находила удовольствие в моем обществе?» Вопросы эти приводили Сьюзен в замешательство, она не знала, что отвечать.
Избежать бесконечных расспросов кузена можно было, лишь отправившись в Уайт-Хаус, чтобы повидаться с Мэри; этот план вызвал самое горячее одобрение Тома, который каждый день уговаривал Сьюзен навестить соседку.
— Ты не думаешь, что тебе следовало бы посетить мисс Крофорд и справиться о ее здоровье? Возьми экипаж, кузина, если ты устала. Я посижу с матушкой.
Никогда прежде Том не был столь мягким, заботливым и внимательным.
Вопросы Тома смущали Сьюзен, вызывая у нее двойственное чувство: она полагала, что пребывание Тома в доме Мэри и вправду дурно сказалось на здоровье больной, подточив ее силы; мисс Крофорд выглядела изнуренной, живость ее увяла. Но вместе с тем не приходилось сомневаться, что общество Тома приносило ей радость, Мэри сама охотно в этом призналась. Однако ее вопросы показались Сьюзен не менее затруднительными, чем вопросы Тома.
— Душенька Сьюзен, я гадко поступила, испробовав свои чары на вашем кузене? Ну может быть, самую малость. Это доставило мне огромное удовольствие! Сие невинное занятие показалось мне даже более приятным, чем игра на арфе, и куда менее утомительным! Признаюсь, я чуточку горда тем, что не утратила былого умения обольщать, хотя так давно не упражнялась в этом искусстве. Однако уверяю вас, я и не думала кокетничать с Томом, вовсе нет. Не стану отрицать, я испытала удовлетворение, восторжествовав над умом, исполненным предубеждения и неприязни ко мне. Но поведение мое всякий счел бы безупречным, я ни на минуту не забывалась, так что, будьте уверены, кузен ваш не подвергался опасности потерять голову.
Сьюзен оцепенела, смятение и ужас мешались в ее душе с чувством, похожим на отвращение. Никогда прежде не слышала она от Мэри подобных речей. Казалось, глазам ее предстала картина пожара в огромном особняке: огонь, кажется, удалось погасить, как вдруг в окнах верхнего этажа вспыхнуло зарево, мгновение — языки пламени взвились, пожирая стены, и вот дом уже пылает, как факел.
— Мне необычайно занятно было наблюдать, как меняется обхождение вашего кузена, милочка Сьюзен. Я помню его в прежние дни. Беспечный, самодовольный Том Бертрам пребывал в убеждении, что любая женщина с восторгом примет его ухаживания; еще недавно он полагал, будто, сделав предложение мисс Харли, осчастливит ее. Однако минувший месяц благотворно сказался на мастере Томе. Заметьте, ваш кузен даже не догадывался о моих намерениях — подлинное искусство не терпит нарочитости, игра моя так тонко переплетается с естественностью, что распознать ее невозможно. Я покорила нашего Тома глубокомысленными беседами. Ему никогда прежде не доводилось бывать в обществе женщин, наделенных живым умом, это совершенно ясно, — за исключением вас, моя дорогая. Однако, привыкнув смотреть на вас свысока, он не замечал ваших достоинств, не знал вам цены. Я возвращаю его вам, исправив некоторые из его изъянов; по крайней мере он стал более приятным собеседником, способным поддерживать разумный разговор, его ум открыт новым впечатлениям и мыслям. Осмелюсь предположить, что ваш кузен почти влюблен в меня, а поскольку доселе он ни к кому не питал сердечной склонности, подобный опыт пойдет ему на пользу. Любовь возвышает и облагораживает молодого человека.
Сьюзен слушала мисс Крофорд в молчании, изумляясь необычайной оживленности и пылкости ее речи. То была совсем иная Мэри! Так кошка, дремлющая у камина, ничуть не походит на ту же кошку, изготовившуюся к прыжку в охоте за мышью. Сьюзен будто увидела перед собой незнакомку.
Заметив выражение лица девушки, Мэри улыбнулась и умолкла. Дамы сидели в саду, в густой тени тутового дерева. Составленные вместе кресла, бесчисленные подушки и полотняная опора для спины помогали Мэри расположиться с удобством, и все же заметно было, что ее мучают боли. Временами на ее щеке вздрагивал мускул. День выдался необычайно душный. После бури, послужившей причиной несчастья с Томом, вернулась ясная, сухая погода, еще более теплая, чем раньше; жаркий июль сменился знойным августом.
— Надеюсь, я не смутила вас, моя милая Сьюзен? Боюсь, я не могла бы говорить в той же свободной манере с нашей обожаемой Фанни, но вы не так хрупки и пугливы, как ваша сестра. А об этих вещах надобно думать. Отношения между мужчиной и женщиной не следует оставлять на волю случая; подобно тому как во всем остальном в жизни мы руководствуемся привитыми нам благонравием и разумной рассудительностью, так же надлежит поступать, когда речь идет о самом важном — об отношениях двух полов. По моему желанию Том преобразился, так глина в умелых руках гончара превращается в полезный сосуд. В будущем у некой неизвестной мне женщины (надеюсь, не мисс Йейтс) будет причина поблагодарить меня, хотя к тому времени обо мне уже давно забудут.