Возвращение в Сары-Черек
Шрифт:
Мой ровесник, старина высотомер, снятый со старого самолета, показал 1300 м. Дорога по ущелью стала круче. Сзади послышался веселый детский смех и громыхание телеги. Мы поднялись метров 10-15 по склону, уселись в высокую траву и притихли. Нам не хотелось никому мешать из чувства осторожности, лишний раз напоминать о себе. Появилась лошадь, запряженная в телегу, в которой сидели седой старик и трое-четверо маленьких детей. Они оживленно и весело о чем-то разговаривали. Старик рассказывал, дети смеялись. Проводив их взглядом, мы пошли вслед за ними, по ущелью вверх. По днищу встречались деревья грецкого ореха, произрастающие одиночно и группами по два-три. Орех не достигает здесь больших размеров, как, например, в ущельях Сары-Челека, а всего только 6-8 м.
Встречались разряженные экзохордники по северным и даже по южным склонам. Они не такие высокие и густые, как в долине Ходжа-Аты, тем не менее, мы еще не видели, чтобы этот мезофильный кустарник относительно благополучно рос по бородачевым травостоям. В ложбинах, от самого низа поднимались языки каркасовых рощ (Celtis caucasica) – небольшое (2-4 м) дерево с черным относительно толстым стволом, густой шаровидной кроной и кожистыми блестящими листьями, встречающееся на сухих щебнистых склонах, никогда не достигает больших размеров, но способно образовывать рощи и давать тень, пригодную для появления лесных видов. По склонам произрастали каркас, вишня тяныпаньская, спирея зверобоелистная, фисташка. На высоте 1400 м фисташка исчезла с бортов ущелья, появилась редкая арча. Преобладали – экзохорда, не превышавшая 2 м высоты,
На высоте 2300 м мы вышли к водоразделу Ак-Суу Самая болышая речка Бозбу-Таусских гор, несущая в секунду меньше одного кубометра воды, за миллионы лет прорыла глубокий каньон. Вниз обрывались щебнистые, крутые, заросшие кустарниками склоны, украшенные осыпями и выходами камней. В глубине ущелья виднелись небольшие рощицы из клена, каркаса, боярышников и орехов, растущих раздельно и в сочетании с зарослями шиповников, жимолостей и высокотравий. Постояв на водоразделе, мы двинулись на юг, в сторону главной вершины, рассматривая внизу, иногда видневшуюся скалистую, изрезанную долину Ак-Суу с зеленой каймой растительности, желтой ниточкой дороги и прерывистой белой полоской бурлящего водного потока одноименной речки. Никаких строений на дне долины не было видно.
О реке Ак-Суу, как впрочем и о горах Бозбу-Тау, я не нашел никаких сведений в современных справочниках и литературных источниках, кроме упоминаний в перечислениях. Старший научный сотрудник лаборатории геоботаники, Лидия Ивановна Попова включила эти горы в список мест, которые мне необходимо было обязательно обследовать. Она была здесь в молодые годы, ещё в 1946 г., и её интересовало, что с тех пор изменилось? Высота 2350 м, мы видим в травостоях господствующий прангос, несколько видов полыней – обильную, ферганскую, однолетние костры – кровельный и острозубый, а также типчак, ежу сборную, короткотрубковый ирис, мятлик расползающийся…
Густые леса произрастали в этой местности очень давно. Они росли в эпоху арабских завоевателей. Об этом свидетельствуют немногочисленные литературные источники. Так как эти невысокие горы выдвинуты в Фергану, они всегда были доступными пастбищами и стали, наряду с чаткальскими предгорьями и низкогорьями, первой жертвой рубок и выжигания. Былые роскошные леса состояли из арчи, абрикоса и фисташки. По сырым ущельям произрастали клён, орех грецкий, яблоня Сиверса, названная так в честь ботаника Иоганна Сиверса, в 18-м веке путешествовавшего по Сибири. В 1791 г. Сивере обследовал Яблоневый хребет, по границе России с Китаем, и район Кяхты. Конечно же, между Яблоневым хребтом в Сибири и яблоней Сиверса нет никакой связи… Вернемся к ущельям гор Бозбу-Тау. Здесь встречались ель Шренка, пихта Семенова. Это были горы и долины, несущие в себе лучшие черты Чаткальского и Ферганского хребтов. Главным деревом Бозбу-Тау была арча. Арча и названные лиственные породы поделили между собой экспозиции склонов. Они произрастали от межгорных долин до субальпийских лугов и по мере истребления уступали своё место сухостепной и пустынной растительности. По свидетельству историков, в начале 8-го века, древостой арчи (скорее всего зеравшанской), фисташки и абрикоса покрывали не только склоны гор, но и подступали к оазисам и городам. Начало истреблению лесов, как в Средней, так и в Малой Азии, положили не столько арабы и даже не согдийцы с бактрийцами, жившие здесь всегда, и не войска Александра Македонского, достигшие Окса и Яксарта, а значительно позднее кочевые и полукочевые тюркско-монгольские племена, пришедшие с Востока. Они были готовы до бесконечности расширять площадь выпаса, чтобы прокормить свои многочисленные большие семьи. До сих пор они смотрят на посевы и леса неприязненно-равнодушно. Они завоевали огромные пространства, похоронили под копытами своих лошадей многие десятки государств, городов, культур, ускорили процессы формирования пустынь в аридных областях Азии. Неудержимый рост населения побуждал эти народы отпочковываться от материнского ядра где-то в маньчжурских или монгольских степях и рыскать по Срединной Азии в поисках новых плодородных земель.
Вокруг забытых гор Бозбу-Тау, по дуге Караван – Успеновка-Афлатун – Джанги-Джол – Таш-Кумыр, давно уже не осталось русского населения. Полуокружённые мощной водной артерией – рекой Кара-Суу, эти горы по своей внутренней территории пустынны. Здесь нет озер, высоких горных пиков и заснеженных вершин. Местные речки обмелели, когда были истреблены леса Бозбу-Тау. А ручьи и речки, стекающие с этих гор, настолько незначительны, что их даже не берут в расчет. Видневшиеся сквозь серую кокандскую дымку, покрытые пропыленной, иссушенной на солнце растительностью, они ничем не привлекали редкого путешественника, спешащего в прохладный Сары-Челек, на сверкающий снежными вершинами Чаткал. И ученый человек, проехав от Каравана до Афлатуна, видел только пропыленные изломы черно-серых камней вперемежку с колючими кустарниками караганы, с желтыми высохшими на солнце и горячем ветре девясилами, оглушительно громыхавшими листьями, подобно медным листам, с упавшими прутьями эремурусов, похожих на обглоданных длинных рыб, исполинскими канделябрами ферул, аморфными пятнами сухих прангосов, отцветших еще в весеннее время, но и он поворачивает в долину Ходжа-Аты, под тенистые кроны орехов. Кто останавливался здесь, поворачивал в Бозбу-Тау? Да никто. Молчанием обошел их БА. Федченко. О.Э. Кнорринг и ЗА. Минквиц были немногословны. Вскользь упомянул о них Д.Н. Кашкаров. И.В. Выходцев абстрактно включил их в Чаткало-Ферганский район, не назвав по имени. Л.И. Попова и В.И. Ткаченко описывали их эпизодически, по вышеназванной дуге они не поднимались высоко, спеша через Турдук в благодатную долину Кетмень-Тюбе. В известной коллективной книге «Бассейн реки Нарын» (1960 г.) нет даже упоминания об этих горах как части бассейна. Е.П. Коровин и А.Г. Головкова также проигнорировали их, Н.В. Павлов, наверное, о них не слышал, что, конечно, сомнительно. Несколько раз упомянули о них М.Г. Пименов и Е.В. Клюйков, К.В. Станюкович не выделил их поясности – уж слишком малы, известные флоры редко уточняли по ним ареалы растений.
Высотомер показал 2450 м. Солнце приближалось к линии горизонта. Как правило, в такое время уже надо возвращаться к палатке. Мы же продолжали подниматься вверх по хорошо пробитой скотопрогонной тропе, которую пришлось вскоре оставить, чтобы укоротить путь. В голове у меня уже возникала беспокойная мысль о палатке, оставленной на целый день без присмотра. Мы не успеем вернуться засветло и где та вершина, к которой мы идем без карты, не имея ни малейшего представления о пересекаемой местности. Да, конечно, потерять палатку, продукты и некоторые вещи – досадная неприятность, но не такая уж великая трагедия. Её мы как-то переживем. Все то, что имеет для нас жизненно важное значение – деньги, документы, авиабилеты в Бишкек с датой вылета через 15 дней, а также дневники полевых записей – мы взяли с собой, кроме отснятых пленок, гербарных сборов и нескольких книг – определителей растений, которые вряд ли кому понадобятся. Напрягая зрение, мы вглядывались в очертания гор, надеясь увидеть конечный пункт нашего маршрута. Просрочив время возвращения к палатке, мы преодолели этим поступком другой – психологический перевал, ведь это не входило в наши планы, которые пришлось изменить. Уже не спешили, часто останавливались, я обстоятельно составлял описания, несмотря на то, что растительность не менялась существенно. Выпас выравнивает травостои, приводит их к общему знаменателю. Но описания нужны для того, чтобы наша работа стала реальностью, весомой и значительной. Мне же нужно было удовлетворить и личное любопытство, из-за которого я все это затеял: выяснить, встречаются ли луковые сообщества в верхней, субальпийской части Бозбу-Таусских гор. Не сделать описаний по маршруту – означает сходить в пустую.
– Это хорошо, что мы сюда поднялись, – объявил я твердым голосом и себе, и своим спутникам, чтобы их подбодрить. – Сегодня мы сделали большую работу. Теперь нужно найти место, где можно устроиться на ночлег.
– Ты, папа, не претворяйся, я знаю, тебе хочется посидеть у костра, попить чаю, а заодно привести в порядок свои записи, – отозвался старший.
– А что, мы сегодня останемся без чая? – переспросил Антон.
– Извини, Антон, придется потерпеть, – ответил я.
– Ты что, папа, а как же наша палатка? Нет, нет, пойдём домой!
Мне пришлось объяснить Антону, что мы придем домой часа в три ночи, если по дороге, в темноте, не слетим куда-нибудь с обрыва. Все замолчали.
– А как ты думаешь здесь спать? – после минутного молчания нарушила тишину Мария.
Местность представляла собой всхолмленную поверхность, покрытую типчаково-ирисовым травостоем. Холмы чередовались с выходами камней, различными ложбинами и крутыми откосами более глубоких ущелий. По каменистым участкам среди кустарников встречалась арча. Перед сумерками вышли на главный водораздел Бозбу-Таусских гор, на склоны, покрытые прангосами, уходящие в сторону Афлатуна. Самого поселка и долины одноименной реки не было видно. Млечно-серая кокандская мгла стала явственней на вечернем солнце, усиленная близостью сумерек она окутала плоские вершины отдаленных холмов и скал. Даже, если это и был главный водораздел, то ещё не Шилби. Взглянув на запад, я увидел панораму вершин и не узнал среди них Шилби с серовато-желтыми, светлыми обрывами. Я видел её с вертолета год назад, чем-то напомнившую мне глинистый холм среди зеленых долин. Мы вылетели из турбазы «Сары-Челек» в направлении Таш-Кумыра. Вот выдержка из дневника: «За слиянием Афлатуна с Кара-Суу исчезли кустарники, приуроченные к аренам разрушающихся камней, потянулись желтые выгоревшие предгорья. По правую сторону проплывали более-менее высокие горы Бозбу-Тау, закустаренные по днищам и бортам многочисленных глубоких саёв, там виднелись группы деревьев невысоких, кустовидных. Непрерывные тугаи тянулись вдоль больших ущелий с лесами по лощинам и северным склонам.». Как скупо! Но тогда меня, всеми своими мыслями еще привязанного к Сары-Челеку, эти горы интересовали не больше, чем все другие, за пределами заповедника. Я не мог себе представить тогда, смотря на них с вертолета, что следующим летом буду подниматься по ним пешком. Заповедник казался мне вполне достаточным для изучения объектом, по площади по разнообразию. Но что можно успеть рассмотреть с вертолета? Даже пролетая над знакомой местностью, я сделал только несколько сумбурных заметок на полстраницы, хотя очень спешил увидеть и записать как можно больше. Потом выяснилось, что и эти записи не совсем удачны, не туда надо было смотреть. Что уж тут говорить о незнакомых горах Бозбу-Тау, я даже не отметил, есть ли кустарники по их верхним поверхностям. Но вернемся в тот сумеречный вечер, когда мы вышли на главный водораздел этих гор.
Высота берет своё. 2490 м. Луковые луга были найдены в северных лощинах, под обнажениями камней. Это овсяницево-луковые сообщества, в составе которых уже знакомые – давно отцветший лук черно-красный [14] , высотой до 0,6 м, овсяница тяныпаньская (Festuca alatavica), ежа, лисохвост луговой, герань прямая, флёмис горолюбивый (Phlomis oreophila), щавель кислый, паралигустикум пестрый (Paraligusticum discolor), тысячелистник, колокольчик сборный (Campanula glomerata), порезник Шренка (Seseli schrenkianum), купальница алтайская, скерда сибирская (Crepis sibirica), золотарник даурский (Solidago dahurica), ирис согдийский (Iris sogdiana). Они чем-то отличались от сарычелекских, геранью что ли, или тем, что лук здесь тоже какой-то другой.
14
Лук Кауфмана (Allium kaufinanii).