Возвращение ярла
Шрифт:
Врагов не было.
Была бездонная синь под ногами и крохотный, сантиметров двадцать, каменный карниз. Майор никогда не страдал высотобоязнью (было бы странно – при его профессии), потому он некоторое время любовался открывшимся видом пронзительно-синей воды фьорда, обрамленной черными стенами скал, на которых там и сям белели многометровые косы водопадов, а потом ловко спрыгнул на тропку, обнявшую каменный лоб полутора метрами ниже карниза. Обернулся, поглядел наверх. Так и есть. Небольшая ниша в камне – и никаких намеков на «транспорт», доставивший его сюда. Волшебство? Нет, скорее, высокие технологии.
Метров через двести, если считать по вертикали, голый склон покрылся мелкой порослью, затем появились небольшие кривоватые деревца, ловко зацепившиеся корнями за каменную осыпь, а еще чуть погодя тропа, заметно расширившись, нырнула в настоящие заросли…
Тут-то майора и приняли.
Засаду Фёдрыч почуял загривком за миг до нападения. В тот момент, когда глазел на дневное светило. С солнышком опять было что-то не в порядке. Еще один сдвиг по времени… И опять – назад. Но если по прибытии у майора было время прикинуть, сколько часов потерялось, то сейчас времени на астрономические прикидки у Фёдрыча не осталось.
Майор ушел с директрисы, с одновременным разворотом (что-то свистнуло над головой, впритирку, едва не задев), падая, выстрелил в темный промельк между деревьев, откатился за куст, потом – за дерево потолще, передернул затвор, приподнялся… Хряп! Отскочившая щепа оцарапала щеку. Ранившая дерево стрела воткнулась в полуметре от ноги майора. Неглубоко воткнулась, сантиметра на три. Майор выдернул ее без труда. Увидел расщепленную деревяху вместо наконечника. Соскочил, должно быть. А попали бы в Фёдрыча – было бы сейчас железное жальце у него в мясе. Вот, значит, как!
В кровь будто впрыснули веселящего зелья. Всё обострилось: зрение, слух, обоняние. Азарт, который испытал Фёдрыч, был сравним разве что с ощущениями завзятого игрока, объявившего «ва-банк» на простом флэше при полном незнании карт противника. Ну давай, гаденыш, поиграем!
Фёдрыч, не выходя из «тени ствола», задним ходом отполз на несколько метров, нырнул в присмотренную раньше лощинку (память у майора в острые моменты работала как фотоаппарат), тоже ползком, как можно тише, переместился еще метров на двадцать, оказавшись во фланге к собственной прежней позиции, чуть приподнялся, просунув ствол между двумя пучками травы, и притих. Стрелять не торопился. Побеждает не тот, кто выстрелил первым, а тот, кто первым поразит цель.
Терпение майора было вознаграждено. Да и не потребовалось особого терпения. Уже через минуту он увидел, как из-за сосны метрах в пятнадцати от занятой Фёдрычем позиции показалась сначала голова в круглой войлочной шапочке, а потом и весь стрелок. Лук свой злодей держал на изготовку, с наложенной стрелой, широкий наконечник которой хищно поблескивал… Вот высунется Фёдрыч из-за ствола – и хана ему. Но – неувязочка. Не было Фёдрыча за попорченным деревом. С такой дистанции Фёдрыч достал бы лучника в любое место не то что из карабина – даже из карманного пистолетика. Грохнул выстрел – и лучника бросило наземь. Всё, отстрелялся нехороший человек. Пуля 7.62 в локтевой сустав – это гарантированный шок сразу и такая же гарантированная инвалидность в будущем. Даже если раненого немедленно доставят в хирургическое отделение хорошей клиники. А клиник поблизости как-то не наблюдалось.
Фёдрыч передернул затвор, огляделся, прислушался… Как мог, потому что после выстрела последнее – затруднительно. Да и птицы орут, как ненормальные.
Ладно, риск – дело благородное.
Не особенно, впрочем, рискуя, пригибаясь пониже и используя попутные укрытия, майор перебежал к подстреленному. Тот уже оклемался (орел!) и пытался остановить кровь с помощью какой-то веревки. Запасной тетивы, как позже выяснилось.
Приближение Фёдрыча стрелок обнаружил в самый последний момент. Бросил тетиву, схватился за тесак. Фёдрыч отшиб железяку стволом АК и от души буцнул нехорошего человека, переведя из сидячего положения в лежачее.
Фёдрыч наступил неудавшемуся киллеру на здоровую руку и доделал то, что не успел завершить супротивник: затянул жгут. После чего, не мудрствуя, долбанул раненого по башке. Не насмерть, а только чтоб отрубился. Вязать его было некогда. Где-то поблизости ошивался приятель злодея, первый стрелок. Не исключено, что как раз в эту секунду он натягивал лук, чтобы стрельнуть в широкую майорскую спину.
Нет, не стрельнет. Отстрелялся приятель. Навеки. Неприцельный «бабах» навскидку оказался для разбойничка летальным.
Прямо в сердце. Бывает. Выходит, бой закончен.
Фёдрыч испытал легкое разочарование: как-то быстро и просто всё получилось.
Возможность того, что где-то поблизости ошивается еще какой-нибудь душегуб, майор сразу отбросил как фантастическую. Был бы – уже объявился.
Фёдрыч ухватил жмурика за шкирку и отволок к коллеге по разбойному ремеслу.
А похожи голубки! Блондинистые, крупные, годков обоим – примерно одинаково: по двадцать с небольшим. Рожи – как топором вырублены.
Впрочем, у Фёдрыча и у самого такая же физия: прямые скулы, квадратная челюсть, решительный шнобель, маленько свернутый на сторону… Не лицо, а сплошные грани и плоскости.
Майор закинул «калаш» за спину и приступил к осмотру мертвой и живой вражеской силы.
Одежда на обоих, мертвом и пока еще живом, тоже будто клонированная. И явно от того же «кутюрье», что и у половины парней по ту сторону перехода. Шерстяные рубахи блеклого цвета, кожаные штаны, кожаная обувь типа мокасин «ручной сборки». Сумки, ремни с бляшками…
Фёдрыч отвязал от пояса покойника небольшой мешочек, вытряс содержимое: несколько монет, три наконечника для стрел, пара кусочков похожего на серебро металла общим весом граммов десять…
…Будь замах посильнее – стал бы Фёдрыч покойником.
Недобитый разбойник очнулся. И, собака бешеная, сразу нацелился майору стрелой в бок. Однако потеря крови нарушила координацию, и Фёдрыч успел защититься. Стрела переломилась, а злодей обессиленно повалился навзничь. Жгут ослаб, и рана опять начала кровить. Но глядел злодей на Фёдрыча правильно: со здоровой классовой ненавистью. Ненависть – это хорошо. По опыту майор знал, что труднее всего разговорить именно хладнокровных-равнодушных.