Возвращение.
Шрифт:
В точности такая, как в комиксах, только угольно-черного цвета, она снижается, и тут же начинается суета: нелюди подкатывают к этому аппарату холодильники, загружая то, что было людьми, внутрь. Я понимаю – это инопланетяне. Они чем-то купили местных, и теперь те из кожи вон лезут, принося в жертву нас. Всех нас… Если бы я могла, я бы убила этих нелюдей, но нет у меня таких сил… остается только покорно ждать неотвратимой смерти.
Кроме желания защитить малышей во мне живет чувство голода. Жуткое, непредставимое ранее ощущение. Кушать хочется постоянно и мне, и малышам, хотя я пытаюсь отдавать свой хлеб им, но этого все равно мало, просто очень мало.
Почему-то мальчики умирают быстрее девочек. Те цепляются за меня, за Танечку, а мальчики будто и не хотят жить, и с ними сложнее всего. Ну и нелюдям нравится особенно их пытать, а вот почему – я не понимаю. Каждый день они забирают то одного, то другого, чтобы не вернуть больше никогда. Каждый день нас становится все меньше, а еще голод… Я отупеваю. Просто чувствую, что все мои желания уменьшаются до «поесть». Поэтому я начинаю рассказывать сказки детям, и они слушают меня.
– Наших родителей убили, – говорит мне Таня. – Ты о нас заботишься, защищаешь, хоть иногда и сама ходить не можешь. Ты будешь нашей мамой?
Я оглядываюсь по сторонам, видя тот же вопрос на осунувшихся детских лицах. Мы все рано или поздно погибнем, и, хотя мои родители предпочитали воспитывать меня криком, я же знаю, что бывает иначе. Передо мной девочки и трое оставшихся мальчиков. Им всем очень нужно тепло, ласка, забота. Хотя бы видимость всего этого в этом страшном, просто непредставимом месте. И никого, кроме меня, у них нет.
– Я буду вашей мамой, – киваю я такой серьезной девочке. – Идите ко мне, дети.
Обнимая их, я понимаю, что такое «мама» и почему у каждого она должна быть. Я чувствую это всей собой, хоть и слышала что-то подобное, или видела даже, но не помню просто. Жалко, что надежды нет и нас всех рано или поздно скормят инопланетянам. Теперь я знаю, что такое категория «А» – это деликатес для инопланетян. Меня станут специальным образом откармливать, чтобы мое мясо приобрело нужные для чужих вкусовые качества. Жутко звучит, просто кошмарно, но пока этого не случилось, я буду мамой малышам.
Иногда я мечтаю о том, что в далекой стране кто-то захочет нас спасти, осознавая – некому. Что они могут против инопланетян, что? Вот и я думаю, что если могли бы, уже спасли. А дни идут за днями, и ничего не меняется, кроме «заготовки мяса» раз в месяц. Я привыкаю даже к этому, потому что… Кажется, меня совсем забили, потому что я закрываю собой маленьких, прячу их от нелюдей, и за это бьют меня, будто желая выбить это желание спасти малышей, но оно сильней меня, это инстинкт, просто непререкаемый инстинкт – спасти детей. И я спасаю, как умею.
Иногда нелюдям нравится бить детей при мне. Они держат меня вдвоем, не давая вырваться, и избивают малышек, а я просто схожу с ума от бессилия и внутренней боли. В такие моменты мне особенно хочется убить всех этих тварей, которым нравится мучить именно детей двух народностей. Только мы здесь, но почему? Чем мы для них отличаемся? Разрезом глаз? Цветом кожи? Чем?
Иногда у меня возникает ощущение, что нас спасут. Оно настолько сильное, что я чувствую буквально это, но раз за разом не случается ничего, и поэтому хочется просто биться в истерике. Я согласна и съеденной быть, только бы малышей спасли! Пусть хоть живой едят, гады инопланетные! Ну, пожалуйста, спасите!
– Скоро опять… – вздыхает как-то вечером Таня, а затем подходит к окну и замирает. – Нет… только не это… – каким-то совершенно мертвым голосом говорит она, и я буквально подскакиваю к ней, чтобы обнять.
Я вижу, что вызвало ее реакцию – в небе виднеется что-то огромное, черное, закрывая от нас свет заходящего солнца. Оно, кажется, приближается, и от этого становится страшнее во много раз, но я не могу плакать – на меня малыши смотрят. В этот самый момент слышится какой-то очень тихий взрыв, отчего одна стена падает внутрь, только чудом никого не поранив, а в появившийся проход, подобно ангелам, входят они…
***
Это наши! Наши! Самые настоящие наши! Они пришли за Танюшкой, но она вцепилась в меня, и переглянувшиеся взрослые воины в необычной форме, но с узнаваемыми звездами, забирают нас всех. Они спешат, посматривая вверх, поэтому я поторапливаю малышей, тяжело идущих за взрослыми. Я понимаю: взрослых они забрать не смогут, мало их, но хотя бы детей.
Мы внезапно оказываемся рядом с высокой машиной, куда нас молча сажают. Это грузовик, поэтому, оказавшись в темном фургоне, малыши сначала пугаются, но я успокаиваю их, потому что верю – нас спасают люди. В фургон залезают еще двое, захлопнув двери, а затем включив огоньки, ничего особо не освещающие, но детям становится спокойнее.
– Это наша мама, – представляет меня Таня. – Если бы не она…
– Я понял, – кивает ей один из наших. – Мы думали выдернуть только тебя, но, судя по всему, ситуация становится критической. Чужие на подходе…
– И ч-что это значит? – хрипло, немного заикаясь, интересуюсь я.
– Это значит, что мы посадим вас в космический корабль, – отвечает он мне. – Может быть, сумеете убежать.
– Куда тут бежать… – вздыхаю я, понимая, тем не менее, что нас не спрашивают.
– Там есть еда, – отвечает мне наш. – Питье есть, так что жить можно. Корабль запрограммирован на поиск планет, даже, возможно, найдете себе новый дом.
Я его не очень хорошо понимаю, зато Таня, кажется, лучше меня осознает сказанное – вон она какая серьезная. Иногда я себя рядом с ней ребенком чувствую, но она сейчас очень вдумчиво о чем-то расспрашивает нашего, и кажется мне, что эта девочка намного больше знает и понимает в происходящем, чем я. Да и разговаривают с ней очень уважительно, и спасать кинулись именно же ее. Непростая она, получается…
Грузовик куда-то едет, а с улицы доносятся крики, визги, как будто кого-то бьют или только собираются. Видимо, нам действительно лучше улететь с планеты, а там, может быть, кто-то нас найдет… Главное, чтобы не чужие, потому что быть едой я не хочу. Я решаю просто довериться, а пока занимаюсь детьми – глажу их, успокаиваю, разговариваю с каждым.
– Как только решим с чужими, сразу же уйдем на старт, – ловлю я окончание фразы, на что Таня серьезно кивает.
– Вам помогут, – как будто задумавшись, сообщает она. – Только сразу не стартуйте, подождите некоторое время, иначе все испортится.
– Мы доложим, – отвечает ей наш, почему-то очень серьезно восприняв ее слова. – А в отношении себя ты… ты не видишь?
– Нет, – качает она головой, отчего-то вздыхая. – Так что на всякий случай попрощаемся.
Здесь совершенно точно скрыта какая-то тайна, но я почему-то не хочу знать, какая. Я просто очень сильно надеюсь на то, что хотя бы детей спасут, а о себе думать уже не умею. Наш о чем-то рассказывает Тане, а я стараюсь просто-напросто не заплакать. Нельзя плакать – дети испугаются, а им уже хватит. Нам всем уже хватит и страха, и боли, поэтому и держусь я.