Возвращение.Хмара-2
Шрифт:
— Браточки… — донеслось до его уха, — погодь, браточки, не неси, сказать надобно.
— Постой, друг, постой, сейчас к своим донесу — тогда и скажешь.
— Помру я, не донесёшь ведь.
— Не помрёшь, теперь уж точно не помрёшь. Ты, брат, теперь уже сто лет жить будешь! — Семён и идущий позади него Лесовик, едва не угодив в болотную бочагу, наконец добрались до берега и с помощью других подоспевших ратников уложили бедолагу на расстеленную дерюжину.
— Воеводу… сюда мне… скорее… — каждое слово давалось ему с трудом. — Вести есть…
— Мож водицы ему испить?! — робко предложил кто-то из самых сердобольных.
— Вот водицы ему сейчас только и не хватало! Он её, поди, столько в болотах понахватался, сколь тебе и не снилося!
— А ну, болтуны, разошлись отселя! — сотник решительно отодвинул столпившихся подле бедолаги ратников. — И живо по своим местам разбежались. Тоже мне зверинец нашли.
— Говори, брат, я тебя слушаю! — Мирон Милославович наклонился к губам умирающего.
— Меч… за болотом в пещерах перековать… нам на погибель хотят. Огни из камня могильного в горнах раздувают, на крови предсказателя Повелителя Судеб замешивают… — говоривший, чуть приподняв голову, заглянул сотнику в глаза. Голос его, казалось, обрёл силу. И хоть говорил он по-прежнему шёпотом, в стоявшей вокруг тишине его, кажется, слышали все. — Поговаривают, как чёрный меч выкуют… чёрный Властитель владеть им в наш мир вернётся… гореть города наши и села наши в огне будут. Никто ему не воспротивится… — пленник, приподнявшись на локте, схватил сотника за грудки, приблизил его лицо к своему и из последних сил выдохнул: — Нельзя того допустить, нельзя! Найди витязя странного, не нашего — не заморского, передай ему всё, что я сказал, да добавь, что Радскнехт да Велень просили кланяться. Найди… воевода, найди…
— Какой меч, какой Чёрный властитель?
— Кто знает — тот поймёт… — из последних сил тихо произнёс умирающий и его веки сомкнулись, чтобы уже больше никогда не разомкнуться.
— Умер… — сказал кто-то из стоящих позади воеводы.
— Умер, — вслед за ним повторил сотник, медленно вставая. — Похоронить по- божески. Расковать цепи и похоронить. Пусть хоть в смерти своей свободным будет.
Марзула не сомневался: свежий холм, вырытый под старым буком, скрывал под собой тело сбежавшего раба. Он мог бы даже не доставать его тело, но позволить ему наслаждаться покоем могилы молодой предводитель не мог.
— Разрыть и отдать на съедение болотным жабам! — приказал он, сердито пиная ногой гнилой пенёк давно рухнувшего на землю дерева.
Тело несчастного уже погрузилось в тухлую болотную бочагу, а Марзула всё думал. Его терзали сомнения. Можно было, конечно, отрезать у покойника уши и предъявить их старейшинам в знак того, что миссия выполнена, но вдруг кто из юнцов проговорится? Что тогда? Старейшин он не боится, но что, если об этом проведает Караахмед? — Марзула почувствовал, как по сердцу заползали холодные змеи страха. К тому же существовала опасность, что этот безумец, отважившийся на побег сквозь кишащее ведьмами болото, перед смертью успел поведать о тайне тайн. Марзула почувствовал, как от этих мыслей его охватывает дрожь. Вернуться, не попытавшись остановить россов и задержать их до подхода новых сил, могло стоить ему не только карьеры, но и головы. То, что он — младший сын старейшины рода, ничего в данном случае не меняло. Отец сам послал бы такого сына в кишащую змеями пещеру смерти.
— Эй ты, иди сюда! — Марзула позвал своего помощника и следопыта Рахмаила. — Поднимай ублюдков, мы идём за россами!
— Хорошо, господин! — склонив голову в поклоне, ответил следопыт и, едва слышно пощёлкивая языком, принялся поднимать успевших прикорнуть молодых орков. Он не привык задавать вопросов — если хозяева приказывали, он подчинялся. Думать он начинал лишь тогда, когда выслеживал противника или лесного оленя, разглядывал следы или запутывал свои собственные да ещё когда видел, что хозяин колеблется в поисках решения, тогда он сам находил ответ. Сейчас же, чтобы не захотел молодой начальник, он был готов выполнять его команды.
Вскоре они собрались и, крадучись, двинулись вслед за удаляющимися по хребту россами.
— Всё, воевода, кажись дома! — шедший в авангарде отряда Сенька Лыков, едва вытянув на опушку, устало повалился на землю. — Тут и до заставы рукой подать, тока с горочки спустимся, овражиком, овражиком, и вот она, сторонушка дорогая! Мож, воевода, воздохнём? Нам тут всё одно царскую кавалерию ждать. Голубка-то я загодя отправил, мол, сведения несём важные.
— А, — вознамерившийся было возразить Мирон Милославович, глядя, как изнемогшие ратники без всякой команды валятся на землю, устало махнул рукой, "мол, бог с вами". — Гриша! — окликнул он, и Григорий Волганович Грачик, — мордастый, молодой десятник, опустив на землю котомку, лениво повернулся в его сторону. — Выставишь охранение, и смотри, чтоб зрили в оба, проверю, если что.
— А чё эт я-то? Мои чё, хужей других или чё?
— Ты мне не чёкай, ступай, коль велено! Твои вчерась, почитай, день весь сиднем сидели, покедова прочие по отрогам да низинам болотистым логово бандитское выискивали.
— Так то ж вчерась… — никак не желая сдаваться, процедил недовольный десятник, но взглянув на грозно сдвинутые брови сотника, примолк. — А ну, лежебоки пустоголовые, шавелись, службу царскую править пойдём! — совсем уже другим тоном добавил он и, взвалив на плечи загремевшую котелком котомку, первым отправился выполнять сказанное.
— С двух сторон ратников поставь, — донёсся ему вослед голос Мирона Милославовича. — Вот там пятерых выставишь на следах наших, — он ткнул пальцем в сторону уходящих вдаль следов, — а вон на той сопочке с пятью сам сядешь, понял?
— Да понял я, понял! — негромко ответил десятник, не оборачиваясь. И уже совсем шёпотом добавил: — А то я сам не знаю, где посты выставить! Можа подумать, первый день по горам да сопкам в поисках врагов государевых бегаю, почитай, уже вторую неделю по тылам вражьи хаживаю, учить он меня будет! — продолжая бурчать, он раздвинул рукой ветки молодого орешника и скрылся в глубине росшего за ним невесть откуда здесь взявшегося молодого ельника.
— Гришань, куда идить-то? Милославович сказал, на сопку доглядных выставить, а кого в обратку пошлёшь? — пожилой ратник со следами старых шрамов на морщинистом лице, пытливо посмотрел в глаза остановившегося десятника.
— Кого пошлю-то? Кого пошлю… да сам и пойду. А ты бери троих да на сопку ступай.
— Как скажешь, Гришань, тока ты сам-то ближе к полянке залегай, вкруг неё никак не обойти. В лесочке засядь да за полянкой и поглядывай!
— Ты, Тихон, меня не учи! Ежели я волей государевой над тобой поставлен, так знать уж поумнее тебя буду!