Возвращение
Шрифт:
Кёго с улыбкой вспомнил тот пропитанный запахом цветов весенний вечер, когда они вместе с Тосисада Усиги осматривали храмы Камакуры. Усиги был ослеплён прошлым и жил в совершенно другом мире, чем молодое поколение послевоенной Японии. Сам Кёго стоял между этих двух миров. Он не принадлежал к старой Японии и не входил в число тех, кто намеревался что-то создать в новой Японии, и именно потому, что его ничего не связывало, он мог наблюдать за обоими мирами.
Вот такие мысли занимали Кёго, когда он сидел один на веранде своей комнаты в гостинице, слушая непрерывное журчание воды и любуясь сочной зеленью ив на противоположном берегу реки. Было слышно, как внизу хозяйка
— Алло, Харугику. Ты не мог бы приехать прямо сейчас? О, спасибо… я не хочу торопить тебя, но не мог бы ты приехать пораньше?
Её мягкое киотоское произношение звучало для Кёго успокаивающе, и не было ничего удивительного в том, что ему показалось, будто он оказался в старом довоенном Киото.
Кёго никогда не становился сентиментальным. Однако он почувствовал, как неописуемая, деликатная атмосфера обволакивает всё его тело и, проникая глубоко внутрь, заставляет почувствовать, что он, действительно, вернулся в Японию. У него не было намерения позволить чем-нибудь связать себя, но что-то, подобное туману или эфиру, стало проникать в его сердце и рассеивать его ностальгию по старой Японии. Она, действительно, была неплохая страна, но её уже нет, с грустью подумал он и пожалел молодых дикарей, которые растут сейчас в послевоенные годы, не ведая ни о чём хорошем, что было в прошлом.
Как только Саэко вместе с Томоко прибыла в свою гостиницу в Киото, она дала указание служанке позвонить в гостиницу, где должен проживать Кёго Мория, и, не называя их имён, выяснить, находится ли он сейчас у себя в комнате. Она ожидала ответа с таким же нетерпением, как и Томоко.
Их гостиница была расположена около храма Нандзэндзи, и в прошлом была частной виллой предпринимателя из Осаки. Комнаты были прекрасно распланированы, в саду был устроен искусственный водопад, звук которого создавал впечатление дождя даже в яркий солнечный день. За элегантной растительностью сада виднелась гора, на которой стоял храм Нандзэндзи.
Служанка сообщила, что он должен приехать послезавтра. Саэко облегчённо вздохнула и с улыбкой повернулась к Томоко.
— Послезавтра как раз будет удобно, не правда ли?
Томоко с сомнением покачала головой, похоже, всё ещё не совсем уверенная в себе, несмотря на то, что приехала в Киото.
— У вас нет необходимости встречаться с ним прямо сейчас. Но если вы спешите, в гостинице, вероятно, знают его адрес в Кобэ, но мы не знаем, в каких условиях он там живёт. По-моему, самое лучшее подождать его здесь.
Это убедило Томоко, и она выразила своё согласие, но вместе с тем, вспомнив о своей матери, с тревогой подумала, что будет отсутствовать целых три дня.
— А вам не причинит неудобство оставаться здесь так долго?
— Обо мне не беспокойтесь, — слегка улыбнулась Саэко, и, повернувшись, бросила свой взгляд на пруд. Она была рада, что встреча не состоится сразу после их приезда без соответствующей подготовки. Предстоящий промежуток времени даст ей возможность прийти в себя, ибо Саэко чувствовала напряжение, как будто ей самой предстояла встреча с Кёго. Конечно, Томоко пойдёт на встречу одна, после чего они сразу уедут. Таков был её план, но не было ничего невозможного и в том, что, находясь в Киото, они могут где-то случайно встретиться. Эта мысль породила у неё тайный соблазн не отдаваться подобному случаю, а собраться с мужеством и встретиться с Кёго. Невольно она глубоко вздохнула.
Ночью они оставили выходящую в сад раздвижную дверь открытой, и звук падающей воды заполнял комнату, проникая сквозь москитную сетку к их кровати. В темноте раздался голос Саэко.
— Я, должно быть, кажусь тебе странной женщиной, Томоко.
В саду где-то горел свет, и в полумраке виднелись белые контуры лица Саэко, которая лежала, обхватив подушку руками.
— Я многим занималась и встречала многих людей на своём пути, но единственный человек, кого я боюсь, это ваш отец, Томоко.
Звук воды был необычен для Томоко, и она не могла заснуть. Она думала о том, как отличалась Саэко, лежащая рядом в полумраке, от той жизнерадостной, переменчивой и почти недоступной женщины, которой она всегда казалась. Сейчас от её тела исходило что-то плотское и глубоко женственное. Белая москитная сетка слегка колебалась от жаркого ночного воздуха.
— Это как дождь, — сказала Саэко, имея в виду непрерывный звук воды, и затем продолжала:
— Вам, должно быть, кажется странным, что я проделала весь этот путь и намерена продолжать скрываться от вашего отца?
Томоко ничего не ответила.
— Правда заключается в том, что я однажды ненамеренно причинила вред вашему отцу. Я случайно встретила его в Сингапуре, когда он скрывался в китайском квартале. Но мне было известно, что кое-кто из морских офицеров знает об этом, поэтому я не делала из этого секрета и неосторожно рассказывала о нём окружающим. Об этом как-то узнали в жандармерии… Это было ужасное время — Япония терпела поражение в войне, и жандармы нервничали больше, чем обычно. Ваш отец не скрывал своих антивоенных взглядов и, что было ещё хуже, китайская семья, в которой он жил, была связана с англичанами. Дело приняло серьёзный оборот, и жандармы его арестовали. Когда я узнала, что он невредимым вернулся в Японию, я почувствовала себя лучше, но ужасно страдала, чувствуя свою вину. Это было, действительно, непростительно, и с тех пор даже одна мысль об этом не давала мне уснуть целую ночь. Война ужасная вещь, и люди спокойно совершали ужасные поступки, которые им самим кажутся сейчас абсолютно нелепыми.
Но ваш отец был великолепен. Он открыто выступал против войны тогда, когда она ещё продолжалась. Такой хороший человек! И только подумать, что глупая неосмотрительность женщины, хотя и ненамеренная, доставила ему столько неприятностей. Я до сих пор не могу простить себе… И насколько разгневанным должен быть ваш отец. Он имеет полное право ненавидеть меня, и я с этим смирилась, но в моей совести осталась рана, которая не заживает.
— Когда я встретила вас, Томоко, и поняла, что вы его дочь, то была поражена. Я почувствовала, что вы не чужой для меня человек, только так я могу сказать. Я поверила, что бог, или что-то в этом роде, свёл нас, и какой бы плохой женщиной я ни была, я хотела подружиться с вами, и хотела этого страстно, только и думая об этом. Я должна знать, можете ли вы простить меня, Томоко?
— Я об этом ничего не знаю, и я не верю, что вы такой человек, как о себе говорите.
— В самом деле, вы прощаете меня?
Саэко прижалась к Томоко, нежно взяла её руку и прижала её к своей груди.
— Можете ли вы понять, как я страдала. Я чувствовала, что я должна об этом когда-нибудь рассказать. О том, что я сделала, знаю только я одна и никто больше. Даже ваш отец, я думаю, вряд ли знает об этом, но я не могла скрыть это от вас, Томоко.
Саэко перестала говорить и, расплакавшись, уткнула своё лицо в подушку, и было видно, как её плечи в тёмно-голубой ночной сорочке вздрагивали в такт с её рыданиями. Перевернувшись лицом вниз, Саэко продолжала держать руку Томоко на своей вздрагивающей груди, и этот интимный контакт вызвал у неё тревожное чувство.