Возвращение
Шрифт:
– Ну тебя! – сказала она, откладывая шампур с жестким пригоревшим мясом. – Я сейчас захлебнусь слюной, а у них здесь ничего съедобного нет.
– Держи, – я ей протянул взятую про запас шоколадку. – Берег для себя, но не лишаться же жены из-за всяких халтурщиков.
Долго мы в этой забегаловке не сидели и скоро, побросав недоеденные шашлыки, нагрузились вещами и пошли на остановку автобуса. До Нового Афона ехали около трех часов, а потом выбрали место на побережье и поставили палатки. В городе запаслись огромными круглыми буханками хлеба, которые голодные девчонки начали уничтожать сразу же после покупки.
– Маленькая, а половину буханки умяла! – сказал Талгат, отбирая у Белохвостиковой хлеб. – Приготовишь суп, тогда получишь.
Супа мы в тот
К вечеру, накупавшись, все-таки разожгли костер и заварили чай. Вскоре подошли пограничники, и Семеныч отошел в сторону со старшим наряда. Больше нас за все время отдыха не беспокоили. Каждый день вода становилась чуть теплее, дождей и штормов не было, поэтому мы загорели и накупались на полжизни вперед.
– Ты все-таки поедешь в Ташкент? – спросил я Нигматулина.
– Я уже договорился на «Узбекфильме», – сказал он. – Но и с вами, ребята, сыграть не откажусь, если пригласите.
Был последний вечер перед отъездом, и наша компания валялась на берегу у самой воды и обсуждала планы на будущее.
– Вы будете играть на «Мосфильме»? – спросила нас Бондарчук.
– Не знаю, Наташенька, – ответил я. – Может быть, и на Горького. Есть у меня идея снять один фильм. Кое-что из истории борьбы с монголами. Точнее, фильм будет не совсем по реальной истории. Что-то вроде исторического боевика с нами в главных ролях. Масштабные съемки вроде тех, которые проводил твой отец в «Войне и мире», города придется строить, а потом разрушать. Простыми декорациями не обойдемся. Деньги-то я, наверное, протолкну, вот захотят ли браться? Работа-то года на два-три, не меньше.
– Вечно у тебя масштабные сюжеты, – сказал Николай. – Лиознова когда закончит?
– Месяца через два должны закончить съемки, – ответил я. – Потом монтаж и все прочее. Фильм покажут только через полгода. Жаль, его выход на экраны мне бы сейчас помог.
– Тебе Брежнев поможет лучше Лиозновой с ее фильмом, – сказала Бондарчук. – Если действительно будешь снимать, и будет подходящая роль, приглашай. Все брошу и приду к тебе сниматься.
– Смотри! – предупредил я. – Обратной дороги не будет. А вот шум будет большой. Если бы не Леонид Ильич, я бы за такое никогда не взялся. Съели бы без хрена. Твой отец точно будет недоволен.
– Он сам по себе, а у меня своя жизнь! – отрезала она. – А зачем ты хочешь так намутить? Что, обычный исторический фильм снять нельзя?
– Обычный исторический вяжет мою фантазию по рукам и ногам, – пояснил я. – Хочу во всем переплюнуть Голливуд. Исторические события трогать не буду, а по действующим лицам малость подправлю в нужную сторону. Что в фильме самое главное?
– Ты как Герасимов, – засмеялась Белохвостикова. – Тоже любит задавать этот вопрос.
– Самое главное, чтобы народ на него пер валом! – высказался я. – Зрелищность, интересный сюжет и привлекательные герои. Если у вас все это есть, то останется вложить в фильм нужные мысли.
– И какие мысли будут у тебя? – спросил Талгат.
– Патриотизм и тема любви, – ответил я. – В нем будет достаточно эпизодов, показывающих, как именно должен жить человек. Я хочу сделать картину, которая заставит многих думать после того, как они выйдут из кинотеатров. Просто зрелищный фильм не стоит тех денег, которые тратят на его создание. Вот американцы сняли «Клеопатру», потратив огромные деньги...
– А где ты его мог видеть, если еще не покупали? – спросил Николай.
– А я его не видел, только фотографии, да прочел несколько статей. Фильм очень зрелищный, но, посмотрев его один раз, пересматривать уже не идут.
– А на твой, значит, пойдут?
– Если не схалтурим, то пойдут.
– Тогда забей в нем роль и для меня, – сказал Николай.
– Я на роль Чингиза не пойду? – спросил Талгат. – Татары в роду были.
– У меня будет Бату, –
Проболтали до двенадцати часов, а потом, перед тем как идти спать, поплавали в теплой воде. Было облачно и почти полностью отсутствовало волнение. Небо, берег и вода – все было черным-черно, и, наверное, можно было бы потерять направление, если бы не проносящиеся по шоссе автомашины.
– Уже час, – сказала Люся, когда забрались в палатку. – Завтра не выспимся.
– Отоспимся в поезде, – зевнул я. – Будешь спать или...
– Никаких «или», только спать. Ген, завтра уезжаем, а потом все ребята разбегутся. Я к ним за эти пять лет привыкла, как к родным.
– Ты, кажется, хотела спать, или нет? – спросил я. – Почти половина группы останется работать в Москве, так что при желании всегда можно будет увидеться. Это жизнь, она постоянно меняется. Что-то мы теряем, что-то находим.
– Когда ты так говоришь, я невольно вспоминаю о твоем возрасте.
– Это не возраст, просто чужой опыт. Но кое в чем я в себе чувствую старика.
– И в чем же?
– В восприятии времени. В юности для меня время никогда не летело так быстро, как сейчас. Я на него тогда вообще не слишком обращал внимания.
– Старичок! – она обняла меня, прильнула к губам и принялась торопливо расстегивать на мне рубашку.
Утром перекусили остатками продуктов, свернули палатки и двинулись к автобусной остановке. До Сухуми добрались за полчаса. Там нас ждал сюрприз: на привокзальной площади проходила демонстрация протеста. Против чего протестовали три десятка демонстрантов, было непонятно: все транспаранты были разрисованы грузинскими буквами. Уже позже, когда мы уходили, я увидел и один с надписью на русском: «Нет арестам!». Возле них стояли две милицейские «Волги», и прохаживались с десяток сотрудников милиции. Семеныч направился к ним, показал удостоверение и расспросил, в чем дело. Оказалось, что пока мы бродили по горам и купались в море, после Узбекистана и Таджикистана настал черед Грузии. Мжаванадзе вывели из состава союзного ЦК, лишили поста первого секретаря республиканского ЦК и посадили под домашний арест. Центральный Комитет компартии Грузии за несколько дней лишился двух третей своего состава. Были произведены аресты кое-кого из министров и руководителей рангом ниже. В МВД и КГБ республики сменилось почти все руководство, а в Тбилиси приехал Суслов с большой группой следователей и работников аппарата ЦК. По результатам первых же допросов были проведены оперативные мероприятия, подтвердившие большинство обвинений. Последовала вторая волна арестов. В связи с тем, что места следственного содержания оказались переполнены, а некоторым из задержанных помогли скрыться, их начали вывозить в Россию. Три дня назад по Тбилиси, Батуми, Рустави и Кутаиси прокатилась волна митингов и демонстраций. Когда они проходили мирно, демонстрантов фотографировали, но не трогали. Там, где демонстрации перерастали в погромы, их разгоняли с применением водометов и спецсредств. В ряде случаев протестующие использовали антисоветские лозунги. По всей стране проводились собрания первичных партийных организаций, а союзное правительство перебрасывало в Грузию дополнительные военные части.
– Здесь пока спокойно, – сказал Семеныч. – Но все равно нам лучше отсюда побыстрее уехать.
– Охрану железнодорожных тоннелей не усилили? – спросил я.
– А я знаю? – пожал он плечами. – Должны были. Это ведь единственная железнодорожная линия в этот район. Да и отдыхающих много. Но я думаю, твои опасения напрасны. Не тот народ, чтобы драться до победного конца. Да и было бы еще из-за чего. Прижмут – притихнут. Наплодилось сволочей, теперь просто так почистить не получится. Хорошо, что со следующего года уже много народа будем отправлять на отдых в Египет. Здесь все-таки какое-то время будет неспокойно. Свою семью я бы сюда не повез.