Возвращение
Шрифт:
– Сам не пойму. – Джеймс развернул меня, и я оказалась прижатой к бетонной стене. – Думал, только на тебе розовые очки, раз ты со мной связалась.
– Ага, – сказала я, облизывая губы. – Поэтому и не думаю о других девчонках – из твоей лиги.
– М-м-м… – Джеймс меня поцеловал. Пульс зачастил, когда его рука подобралась к застежке бюстгальтера.
В дверь негромко постучали. Я застонала.
– Не открывай, – попросил Джеймс, покрывая поцелуями подбородок и местечко ниже уха. Я таяла, позволяя еще несколько поцелуев, но оттолкнула его.
– Можно подумать, они не знают, что мы здесь.
– Мы заняты! – крикнул он и снова попытался меня поцеловать.
– Ребята, мне с вами надо поговорить, – сказала за дверью Лейси.
Джеймс сразу стал серьезным, оглянувшись на дверь. Маскируя тревогу, он оглядел меня с деланой уверенностью.
– Мы не закончили, Барстоу, – предупредил он и пошел к дверям. Я взяла его чашку и отпила кофе, сморщив нос, но едва я увидела Лейси, как внутри все оборвалось.
– Что случилось? – вырвалось у меня. Лейси ответила не сразу. Она присела на кровать, уткнувшись подбородком в ладони. Мокрые красные волосы были гладко зачесаны назад. Лейси заметно дрожала. Джеймс закрыл дверь и встал рядом со мной, скрестив руки на груди.
Лейси посмотрела на нас и прошептала:
– Со мной что-то творится. Заметно?
Вопрос стал для меня неожиданным, и я попыталась отделаться невинным:
– У тебя мигрень? Может, надо…
– Мигренями страдала моя мать, – перебила Лейси. Голос звучал словно издалека. – Однажды во время особо сильного приступа она усадила меня и сказала, что подаст на развод. Она плакала, пока не начала задыхаться от рыданий, а я просила ее перестать, потому что отец всякий раз бесился при виде ее слез. А когда он злился, голова у нее болела сильнее.
Джеймс шевельнулся и опустил руки.
– Это ужасно. Почему Программа не забрала это воспоминание?
Он прав, Программа должна была стереть неприятный эпизод. Неужели они допускают подобные ошибки?
Лейси продолжала, будто не слыша:
– Отец пришел домой с букетом роз, увидел опухшее лицо матери, схватил ее за руку и вывел из комнаты. Больше она о разводе не заговаривала, но и не улыбалась никогда. Зато приступы мигрени у нее начались почти каждый день.
Струйка крови потекла из ноздри Лейси, прочертив красную дорожку до губы, и закапала на колено. Я окликнула подругу. Лейси коснулась лица, и при виде испачканных пальцев из ее глаз полились слезы.
– Черт, – сказала она, мелко разбрызгивая кровь с губ.
Джеймс быстро подошел и сел рядом.
– Зажми вот здесь. – Он пережал ей двумя пальцами переносицу и подвел ее дрожащую руку к нужному месту. Когда Лейси перехватила переносицу, Джеймс помог ей лечь на изголовье. Лейси беспомощно смотрела на него, но он улыбался и гладил ее по голове: – Подумаешь, большое дело – кровь из носа. Все будет хорошо.
– Какой же ты врун, – прошептала она.
В лице Джеймса не дрогнула ни одна черточка.
– Заткнись. С тобой все будет хорошо, повтори.
– Я же заткнулась?
– Лейси, с тобой все хорошо.
Сдавшись, она закрыла глаза, доверяясь Джеймсу.
– Со мной все хорошо, – повторила она.
Когда Джеймс присел рядом и обнял ее за плечи, чтобы Лейси могла прижаться к нему щекой, я поняла, что он самый большой врун на свете, но делает это из лучших побуждений.
Когда кровь унялась, Лейси пошла умываться, не рассказывая больше о непрошеном воспоминании. Она не была знакома с Роджером, значит, прорвалось настоящее воспоминание. Стало быть, это психический срыв. Нас предупреждали, что чрезмерная стимуляция может привести к нарушению мозговой деятельности, и Даллас тоже упомянула об этом побочном эффекте. Я не хочу в это верить, но меня ужасает мысль, что собственные воспоминания способны нас убить.
– Эй, – сказал Кас, стоя в дверях, оторвав меня от раздумий. Длинные волосы он заправил за уши и был одет иначе. – Уже четыре часа. Мы собираемся в гостиной. Вы идете?
– Оу… – Я взглянула на Джеймса, сидевшего на кровати. Он коротко кивнул. – Да, – ответила я. – Сейчас придем.
Кас посмотрел на Джеймса, на меня и сжал челюсти.
– Проблемы? – спросил он. Голос его прозвучал менее выразительно, и прорезавшаяся серьезность показалась мне более искренней, чем показное дружелюбие.
– Нет, – быстро ответила я. – Еще не отошли с дороги.
Кас пару секунд нас разглядывал, затем широко улыбнулся – я отметила, что улыбка фальшивая.
– Поторопитесь, – сказал он, оглядывая комнату. – Там один из парней пиццу принес, а здесь это редкость.
Джеймс скрестил руки на груди:
– Она уже сказала, мы придем через пару минут!
Улыбка Каса увяла.
– Ну что, значит, через пару минут.
Он пошел к двери, но я видела, как по обстановке, по месту каждой вещи в комнате он пытается понять, что случилось. Меня покоробили такое внимание и недоверие, хотя сами мы нисколько не доверяли Касу.
С Лейси что-то творится, но мы не можем посвящать в это мятежников, пока не разберемся, в чем дело. Ее могут выставить, если решат, что она снова заболела или что с ней придется возиться. Мы должны ее защитить, потому что неизвестно, кому можно доверять. У нас есть только мы.
Собравшись с духом, мы с Джеймсом пошли искать остальных. Все собрались в большой комнате, даже те, кого я еще не видела, но меня поразила их одежда. Футболки и майки мятежники сменили на черные одеяния – теперь этот цвет не в почете. Макияж у всех темный, почти театральный, даже у парней. На меня смотрела толпа эмо – я не знала, что и думать.
– А что происходит? – спросила я.
Даллас, сидевшая за другим концом стола, широко улыбнулась. Ее дреды были стянуты сзади и укрощены черной банданой, а сама она явилась в черном кожаном корсете с алыми лентами вместо бретелей.
– Сегодня особый вечер, – ответила она, приветственно поднимая пластиковый стаканчик. – Снова открылся Клуб самоубийц.
Глава 4
– Какой еще Клуб самоубийц? – спросила я, озираясь. Всем было очень весело – вспыхивали улыбки, звучал смех, но меня не покидало ощущение, что я попала в иную и не очень веселую реальность.