Возвращения домой
Шрифт:
– Если бы только это!
В полумраке я разглядел, как она умоляюще прижала руки к своему необъятному, ничем не стесненному бюсту.
– О, если бы только это! – повторила она.
– Что же еще могло произойти?
– Мистер Элиот, я всегда боялась, что вы слишком хорошего мнения о женщинах. Это свойственно таким джентльменам, как вы; с вашего разрешения, я знаю, вы возносите их на пьедестал и забываете о том, что они простые смертные. Точно так было и с майором Бьючемпом, и я всегда молила бога, чтобы он не заставил его разочароваться, ибо это убило бы его, и надеюсь, никогда не убьет вас, мистер Элиот. Ваша секретарша… Мне бы не хотелось говорить дурное о человеке, к которому вы так хорошо относитесь, но, признаться, я с самого начала слежу за ней.
Это еще ничем не отличает Веру от других женщин, бывающих в нашем доме, подумал я.
– Всегда ходит с таким важным видом, – с нарастающим возмущением продолжала миссис Бьючемп. – Cherchez la femme! [3] – добавила она.
– Она мой друг, я ее очень хорошо знаю.
– Только женщина может хорошо знать женщину, мистер Элиот. Когда я заглянула сегодня вечером в вашу комнату, дверь которой была случайно отворена, и услышала, как вскрикнул этот несчастный, я увидела то, что ожидала увидеть.
3
Ищите женщину! (фр.)
– Что же, скажите на милость, вы увидели?
– Я увидела, как молодая женщина, милая и тихая в присутствии такого джентльмена, как вы, распалилась, словно хищный зверь, готовый растерзать свою добычу.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил я. – Уж не значит ли это, что мистер Пассант пытался соблазнить ее, или она поощряла его, или еще что-нибудь в этом роде?
– Порядочные люди считают, что мужчины соблазняют женщин, – липко и приторно зашептала миссис Бьючемп. – Порядочные люди, вроде вас, мистер Элиот, не могут поверить, что шесть раз из полдюжины все происходит наоборот; вам бы надо было увидеть то, что увидела я, поднимаясь по лестнице.
– Возможно.
– Нет, нет, я бы не позволила вам заглянуть в эту отворенную дверь.
– Так что же вы там увидели?
– Уж очень не хочется рассказывать вам, мистер Элиот.
Но больше миссис Бьючемп была не в силах сдерживаться.
– Я увидела эту молодую женщину, по крайней мере она, наверное, сама себя так называет, и даже оттуда, где я стояла, было заметно, что вся она охвачена похотью и гордыней, я увидела, что она стоит, закинув руки за голову, и бесстыдно, так вот, среди бела дня, предлагает себя, готовая сожрать этого несчастного, а он пятится от нее, и я видела, что он потрясен, потрясен до глубины души. Не будь дверь открыта, мистер Элиот, я просто не представляю, что бы она там сотворила. Но и то, что я видела, было для меня поистине жестоким испытанием.
Вероятно, она действительно что-то видела, но я совершенно не мог себе представить, что в самом деле там произошло. На мгновение – таков был гипноз ее варварского воображения – я поймал себя на мысли, уж не правду ли она говорит, хотя на следующий день, по спокойном размышлении, все это, несомненно, показалось бы мне не более правдоподобным, чем возможность собственных гнусных домогательств по адресу миссис Бьючемп прямо здесь, на площадке лестницы, возле ее двери. Я никак не мог понять, в чем дело. Вера дала Джорджу пощечину? Вряд ли; при всей его неуклюжести дерзок он не был и действовал осторожно, пока не убеждался, что его ухаживания будут приняты. Так или иначе они оба умудрились каким-то образом попасть в довольно нелепое положение, и, видя их в министерстве, – Веру, корректную, в строгом костюме, а Джорджа, уткнувшегося носом в бумаги, – мне ужасно хотелось узнать, что же в действительности произошло.
Однако испытывали они неловкость или нет, они вынуждены были работать в тесном контакте, потому что нам с еще большим напряжением и в условиях еще большей секретности приходилось трудиться над новым заданием. Собственно, это было скорее не новое задание, а наметка будущих дел на тот случай, если удастся эксперимент с Барфордом. Для такого рода работы мое сотрудничество с Джорджем было придумано словно нарочно. Джордж умел неизмеримо лучше меня оценивать имеющиеся в нашем распоряжении факты; в течение нескольких недель он изучил структуру нужных нам промышленных фирм с такой точностью и быстротой, что сравниться с ним в этом могли лишь двое из знакомых мне людей, один из них – Гектор Роуз. С другой стороны, Джорджу не хватало того, в чем был силен я: чувства реального, умения отделить главное от второстепенного. В мои же обязанности входило продираться сквозь дебри совещаний с Лафкином и владельцами других таких же фирм.
Во время переговоров Лафкин вел себя так благоразумно, словно у нас никогда и не было столкновения. Я, в свою очередь, понял, что был не прав, отказываясь от его услуг. Мы бы выиграли целых три месяца, если бы первый контракт подписали с ним. Никто, разумеется, не ставил мне этого в вину. Это было одно из тех решений, внешне совершенно правильных, за которые обычно хвалят, а не ругают. И все же я как чиновник никогда еще не допускал более грубой ошибки. Теперь стало совершенно ясно, что, если опыт с Барфордом удастся, мы просто будем дураками, не пригласив Лафкина.
Когда в конце весны я представил Роузу свою докладную, он сначала, как всегда, выразил привычный восторг:
– Разрешите мне, дорогой Льюис, поздравить вас и поблагодарить, поблагодарить от всей души за проделанную вами работу.
Я так привык к пышным его речам, в которых совершенно терялся смысл слов, что был удивлен, услышав, как он добавил необычным и более сухим тоном:
– Мне кажется, это лучшее, что вы сделали для нас.
– Возможно, – ответил я.
– Теперь мы не выглядим идиотами, ибо отчетливо представляем себе наши планы на ближайшие три года. Кажется, на сей раз мы действительно сумеем добиться для себя кое-какой выгоды.
Это была высшая оценка в его устах; предложенный мною план действительно казался ему вполне осуществимым; это была похвала хозяина.
Очень довольный, я ответил:
– Большая доля заслуги в этом принадлежит не мне.
– Могу я полюбопытствовать, кому же?
– По меньшей мере шестьдесят, а то и все семьдесят процентов работы сделал Пассант.
– Мой дорогой Льюис, это очень благородно с вашей стороны, но к чему такое великодушие?
Он улыбался вежливо, сдержанно, непроницаемо.
– Это – истинная правда, – ответил я и рассказал обо всем, что сделал Джордж.
Роуз, как обычно, терпеливо меня выслушал.
– Премного обязан вам за этот интересный анализ. А теперь, мой дорогой, я думаю, вы позволите другим решить, какой похвалы заслуживаете вы и какой ваш, несомненно достойный, протеже.
Между тем Джордж разгуливал по министерству со сдержанной улыбкой, самодовольный, потому что знал качество своей работы, самодовольный, потому что был уверен, что ее признают. Много лет он страдал от того, что его недооценивали, и теперь, очутившись наконец в среде себе равных, не сомневался, что ему воздадут должное. Сначала этот упрямый оптимизм раздражал меня, но теперь он представлялся мне трогательным, и я решил заставить Роуза признать, что Джордж на самом деле превосходный работник. Ибо, как бы неприязненно ни был настроен Роуз по отношению к Джорджу, он сочтет своим долгом оценить его по справедливости.