Возвратите любовь
Шрифт:
– В списке три доктора.
– Вы имеете в виду Бартона? Он, разумеется, не в счет. Сделайте для него все, что возможно... Только, мне помнится, вы говорили, что у него никого нет?
– Да, но... Вот посмотрите, пожалуйста, я заготовил бумагу, и если вы не возражаете...
– Давайте.
– Главврач пробежал глазами документы и с отсутствующим видом уставился в потолок.
– Ну что ж, - сказал он через некоторое время, - давайте попробуем. Я подпишу.
9 августа 19** года. Утро.
Температура 38,3. Пульс 96. Кровяное давление 150/105.
– Мы к вам, Аллан! Не возражаете?
– Майк! Ли! Тэдди! Какой сюрприз! Заходите. Рассаживайтесь, где можете... Ну и вид же у вас, Ли, в этом халате! Желтое на зеленом. Лимон какой-то, а не человек.
– Вы все такой же, Аллан, - тихо улыбнулся Ли и осторожно присел на краешек постели.
– Только не на постель!
– встрепенулась сестра Беата.
– Отсядьте-ка подальше. Все отсядьте.
Она выключила ультрафиолетовый заслон и опустила экранировку.
– Я тут как фараон в саркофаге, - усмехнулся Бартон.
– Пылинке не дают упасть. Ну, что нового у вас, бациллоносители?
– А что может быть нового?
– Маленький черненький Майк сразу же вскочил и заходил по палате, гримасничая и бурно жестикулируя.
– Вроде бы все по-старому. Новостей, в сущности, никаких. Ждем вас вот...
– Он поперхнулся и замолк.
– Не надо, Майк, - холодно улыбнулся Бартон.
– Да, не надо, - кивнул Тэдди Виганд, огромный и невозмутимый нуклеонщик.
– А что мы вам принесли...
– Майк метнулся к двери.
– Стой! Куда ты?
– попытался было остановить его Виганд, но тот уже исчез в коридоре.
– Боюсь, что наше свидание будет несколько тягостным, - все так же улыбаясь, сказал Бартон.
– Я отлично вас понимаю, ребята, и глубоко вам сочувствую. Ей-богу, мне стыдно за мое положение. Но поймите и вы меня... Ничего ведь не поделаешь. Поэтому не надо дурацкого бодрячества и дамских утешений. От этого выть хочется. Давайте поговорим о делах и мирно простимся. А то каждый из нас думает только одно: лишь бы скорее...
Майк вернулся с плексигласовым ящичком, в котором съежилась пятнистая морская свинка.
– Вот!
– Он торжественно поставил ящик на пол.
– Это велели передать вам ребята из биосектора. Когда они узнали про вас, то сразу же вкатили этой свинке тысячу пятьсот рентген. Потом стали лечить ее... Так же, как и вас. Они звонили Таволски по сто раз в день. И что вы думаете? Позавчера кровь у нее стала выправляться... Теперь она вне опасности. Если хотите, она будет жить тут, у вас.
Он поднял ящик и направился к Бартону, но вмешалась сестра Беата.
– Еще чего!
– сказала она.
– Поставьте вон туда, в угол... Мы все будем за ней ухаживать. Какая смешная, симпатюля!
– Она постучала ноготком по плексигласу, но свинка не шевельнулась.
– Несчастное существо...
– Бартон откинулся на подушку, чувствуя, как жар заливает щеки.
– Воды!
Сестра схватила фарфоровый чайник и осторожно поднесла его к губам больного.
– Пора вам уже, - сказала она, не оборачиваясь.
– Видите, как вы его взволновали.
– Пусть побудут еще немного, сестра.
– Бартон облизнул запекшиеся, воспаленные губы.
– Поблагодарите от меня биологов, но, между нами, они большие идиоты. Что же касается свинки, то пусть останется... Мне она не мешает... Какие сплетни, Тэдди?
– Никаких. Разве что к Скотту приехала жена.
– Жена?
– Ну да... На две недели.
– И что он?
– А ничего.
– Мне кажется, что я лежу здесь с первых дней творенья и все у вас идет как-то по-другому, интересно и совершенно недоступно мне. Оказывается же, что ничего не происходит. Или вы просто не умеете рассказывать, Тэдди?
– Нет. То есть не знаю, конечно. Но, право, ничего существенного. Спросите Майка или вот Ли. Они подтвердят.
– Ладно. Я вам верю. Вы же всегда были Демосфеном, который случайно слишком перехватил камней. Это хорошо, когда ничего не происходит.
– Чего?
– Нет, ничего. Все в порядке. Просто я немного устал. Наверное, нужно чуть отдохнуть. Я ведь отвык разговаривать.
Они сразу же стали собираться. Долго и неуклюже вертелись, словно разыскивали что-то. Потом топтались у дверей, лепеча какие-то жалкие слова и глупо улыбаясь.
Бартон не удерживал их. Он думал, что губы иногда становятся резиновыми. Расплываются во все лицо в неподвижной улыбке и беспомощно дрожат. В такие минуты люди быстро-быстро что-то неосознанно лгут, страдая и стыдясь этой ненужной лжи.
Первым не выдержал Майк. Он вдруг сморщился, как больная обезьяна, подавился слезами и выбежал. Бартон видел, как атлетическая спина Виганда съежилась и стала вдруг жалкой и красноречивой. Казалось, от нее исходил этот лепет, на который был совершенно не способен сам Тэд. Но Бартон не пожалел уходящих. Он с удивлением обнаружил, что вообще не испытывает к ним никаких чувств. Они только что хоронили его заживо, но он не ощущал ни тоски, ни обиды. А может, это было не с ним, а с кем-то другим, совершенно незнакомым?
Бартон осознал вдруг, какую границу проложила между ним и остальными надвигающаяся гибель. Он оказался по другую сторону границы. Они еще ничего не знали, а ему было уже ведомо нечто такое, что совершенно меняет взгляды и характер людей. Потому-то к одним и тем же явлениям они относились по-разному. Он смотрел с высоты своего знания, остальные - из темных щелей неведения и инстинктивного ужаса.
_Надо попросить врача, чтобы ко мне никого не пускали_.
Нельзя отвлекаться, нельзя рассредоточиваться. Что мне за дело до всего этого? Пора отходить, отключаться. Думать нужно лишь о самом главном, о чем никогда не успевал думать в той, далекой теперь жизни. Иные задачи, иные критерии. Все, чем жил в то суетное время, - долой. И лишь мысли-струйки, случайно залетавшие в голову ночью, должны стать содержанием жизни. Когда впереди была туманная множественность лет, я думал о пустяках, за два шага до пустоты хочу думать о вечном. Смешное существо человек!