Возвышение Королевы
Шрифт:
— Прекрати это, или это снова вскроет твои раны.
— Тогда отпусти меня. — я бью его еще.
Шлепок.
Я замираю, когда огонь вспыхивает в моей заднице. Мои бедра сжимаются, и я чувствую, как влага покрывает трусики.
Дерьмо. Черт. Нет.
Этого не может быть. Почему, черт возьми, меня это все еще заводит? Мне не следовало этого делать. Он... он собирается причинить мне боль, убить меня. Как он поступил с моей сестрой.
Однако часть моего мозга оцепенела от этого факта, как будто этого не существует. Какая-то часть мозга приводит меня в ужас, потому что этот идиот не думает, что Джонатан когда-нибудь причинит мне боль.
Эта часть не чувствовала никакой угрозы, когда Джонатан вошел в комнату. Во всяком случае, это было нечто совершенно другое, чему я не люблю давать названия.
— Вот так. Хорошая девочка, хотя в последнее время ты так себя не ведешь.
Он медленно опускает меня на диван, и я подскакиваю к краю, стягивая ночнушку вниз, почти разрывая бретельки.
Голова Джонатана наклоняется набок, глаза пожирают мою грудь таким чисто похотливым образом.
— Мне нравится этот вид.
Я в ужасе смотрю вниз и, конечно же, пытаясь прикрыть ноги, обнажаю грудь, и сквозь нее проглядывает твердый розовый сосок. Я позволяю ткани вернуться на место и пристально смотрю на Джонатана, который кажется... слегка разочарованным.
Момент заканчивается, когда он указывает на еду.
— Нет.
— Ты не ела со вчерашнего дня.
Мой желудок урчит, словно соглашаясь с его утверждением. Я игнорирую это и смущение, которое приходит вместе с этим.
— Я не шутил насчет того, чтобы запихнуть это тебе в глотку, Аврора. Ты знаешь, что я могу это сделать, так что не заставляй меня действовать в соответствии с этим.
— Ты не можешь держать меня против моей воли, а затем заставлять меня есть, будто я заключённая, хорошо?
— Ты не заключенная. Ты можешь уйти отсюда в любую секунду, если захочешь, если скажешь мне, что, черт возьми, с тобой не так со вчерашнего вечера. — его голос становится убийственным с каждым словом, и я знаю, что он теряет терпение.
Джонатан и терпение не в лучших отношениях, даже в хорошие дни, не говоря уже о плохих. Он привык получать то, что хочет, одним щелчком пальцев, а теперь, когда это не работает, он будет становиться все более безжалостным с каждым мгновением, когда я буду молчать.
Но, с другой стороны, если я расскажу ему о сообщении, которое прислала мне Алисия, я никогда не выйду отсюда. Это все равно что обвинить его в убийстве, а такой человек, как Джонатан, никому не позволит разбрасываться подобными вещами. Он задушит в мгновение ока.
Забудет о шестимесячной сделке. Заставит меня последовать за моей сестрой, как только сочтет это необходимым.
— Так что это будет? — спрашивает он таким резким тоном. Я ошеломленно смотрю на него. — Еда, Аврора. Ты собираешься есть или нам следует следовать моему плану?
Я пристально смотрю на него, когда беру кусочек тоста. Если я собираюсь выбраться отсюда, мне понадобится вся энергия, поэтому я не откажусь от еды, которая способна придать мне сил.
Мою ладонь щиплет, когда я обхватываю ею хлеб, и немного сгибаю ее, облегчав боль.
Джонатан, кажется, тоже это замечает. Он садится рядом со мной, и я пытаюсь убежать, но я уже на краю. Его бедро касается моего, и я пытаюсь игнорировать тепло или древесный аромат, исходящий от него, будто это его вторая кожа.
Он берет тост у меня из пальцев, намазывает его маслом, как я обычно делаю, затем подносит ко рту. Я пытаюсь выхватить его обратно, но он держит его вне досягаемости.
— Я могу поесть сама.
— Не после того, как ты повредила ладони и снова вскрыла раны.
— Но...
— Перестань быть чертовой упрямицей. Открой рот и ешь.
Я поджимаю губы, снова чувствуя себя ребенком, которому делают выговор. Это чертовски властный тон, клянусь. То, как он набрасывается на это с такой твердостью, всегда действовало мне на нервы.
Решив выбрать свою битву, я медленно открываю и осторожно откусываю тост, не задевая порез на губе. Джонатан также обнаруживает этот факт, так как кладет его обратно на тарелку.
Боже. Есть ли что-нибудь, чего этот человек не замечает? Он так внимателен к деталям, что это безумие.
Он использует нож, чтобы разрезать его на мелкие кусочки, но он не использует вилку, чтобы накормить меня. Нет, он использует руки. Каждый раз, когда он кладет что-то мне в рот, его худые, мужские пальцы царапают кожу, и меня охватывает дрожь.
Как будто мы вернулись в те дни, когда мы вместе завтракали, когда он вызывал у меня один оргазм за другим.
Я ненавижу то, что думаю об этом.
Я ненавижу то, что мне кажется странным не сидеть у него на коленях, как обычно.
Очнись, Аврора.
Еда тает у меня во рту еще до того, как я успеваю как следует прожевать. Мой желудок перестает издавать звуки, когда Джонатан наполняет его всем, что есть на тарелке.
Он продолжает кормить меня, а я продолжаю есть. Я говорю себе, что это для того, чтобы восстановить силы, но каждый раз, когда его пальцы касаются моей кожи, я вздрагиваю.
— Это из-за нападения? — его холодный голос обволакивает меня, как колыбельная.
Что? Колыбельная? Джонатан? Должно быть, это из-за недосыпания. Джонатан и колыбельные настолько далеки друг от друга, насколько это возможно.