Возвышение Криспа
Шрифт:
Больных было еще больше – измученных неукротимым поносом, с посиневшими губами, с холодной и сухой кожей. Одни из них маялись от судорог в руках и ногах, другие – нет. Но всех без исключения несло бесконечным потоком зловонной жижи.
Увидав еще живых жертв холеры, жрец начертил над сердцем знак солнца.
– Я молился, чтобы ваш посланец ошибся, – сказал он, – но, как видно, моя молитва не была услышана. Это и впрямь холера.
– Вы можете вылечить его? – раздался полный страха и отчаяния вопль Зоранны: Ифантий лежал в луже собственных испражнений
– Если владыка благой и премудрый даст мне силы, – ответил жрец. И, не останавливаясь даже для того, чтобы назвать свое имя, поспешил за Зоранной. Здоровые сельчане побрели следом.
– Его зовут Мокий, – сказал Станк, присоединясь к остальным. – А-яй, как задницу-то натерло! – добавил он, потирая воспаленную часть организма.
Мокий опустился на колени подле Ифантия, который, увидев жреца, попытался изобразить солнечный знак.
– Сейчас это не обязательно, не трать силы зря, – ласково остановил его жрец и, задрав испачканную рубаху крестьянина, положил руки ему на живот. А потом, как и Геласий, лечивший Криспова отца, начал снова и снова повторять символ веры, сосредоточивая всю свою волю и энергию на недвижно лежавшем страдальце.
Открытых ран, как у Фостия, у Ифантия не было. Поэтому увидеть воочию чудесный процесс исцеления на сей раз не удалось. Но Крисп тем не менее ощущал невидимый целительный поток, перетекавший от Мокия к крестьянину.
В конце концов жрец убрал руки и тяжело осел на землю. Усталость глубокими складками изрезала ему лицо. Ифантий приподнялся.
Глаза у него были запавшие, но ясные.
– Воды, – просипел он. – Клянусь благим богом, я в жизни не чувствовал такой жажды.
– Да, воды, – выдохнул Мокий голосом более усталым, чем у только что вылеченного им больного.
Полдюжины сельчан наперегонки бросились к колодцу. Зоранна не выиграла забег, но остальные расступились, услыхав ее слова:
– Дайте мне напоить их. Это мое право.
С гордостью, достойной королевы, она вытащила мокрое ведро, отвязала его и понесла к мужу и Мокию. Они вдвоем почти осушили его.
Жрец еще утирал рукавом синей рясы капли с усов и бороды, когда другая женщина вцепилась в него мертвой хваткой.
– Пожалуйста, святой отец, пойдемте к моей дочке, – взмолилась она сквозь слезы. – Она еле дышит!
Мокий поднялся, кряхтя от непомерного усилия, и пошел за женщиной. И снова крестьяне потянулись за ним. Фостий тронул Криспа за плечо.
– Теперь нам остается только молиться, чтобы он лечил быстрее, чем мы будем друг друга заражать, – тихо сказал он.
Мокий опять добился успеха, хотя второе исцеление продолжалось дольше первого. Жрец, тяжело дыша, лег на землю.
– Ты только глянь на этого беднягу, – шепнул отцу Крисп. – Ему самому нужен целитель.
– Да, но нам он нужен больше, – ответил Фостий и склонился к жрецу. – Пожалуйста, поднимайтесь, святой отец, – сказал он, встряхнув Мокия за плечи. – У нас есть еще больные, которые без вашей помощи не доживут до утра.
– Ты прав, – ответил жрец. Но тем не менее полежал еще несколько минут, а когда встал, то пошел шатающейся походкой, словно пьяный или же предельно истощенный человек.
Крисп думал, что вылечить следующего пациента, маленького мальчика, жрецу не удастся. Ведь человеческие силы небезграничны, а жрец исчерпал их до дна. И все-таки Мокию удалось в конце концов собраться с силами и победить болезнь.
Когда мальчик с детской резвостью вскочил на ножки и начал играть, жрец-целитель выглядел так, словно умер вместо него.
Но в деревне были еще больные.
– Мы понесем его, если понадобится, – сказал Фостий, и жреца действительно понесли к Варадию.
Мокий снова прочел символ веры, голосом таким же сухим, как кожа у больных холерой. Сельчане молились вместе с ним – и чтобы придать ему сил, и чтобы заглушить собственные страхи. Жрец впал в целительный транс, положил испачканные испражнениями прежних пациентов руки на живот ветерана.
И снова Крисп ощутил целебный поток, исходящий от Мокия. Но на сей раз жрец потерял сознание, не успев завершить лечение.
Дышать он дышал, однако привести его в чувство крестьянам не удавалось. Варадий застонал, что-то пробормотал и обгадился снова.
Поняв, что поднять Мокия невозможно, сельчане накрыли его одеялом и оставили в покое.
– Утром, если будет на то воля благого бога, он опять сможет лечить, – сказал Фостий.
Но к утру Варадий умер.
Мокий проснулся, когда солнце уже поднялось высоко на небосклоне. И хотя видесским жрецам предписывалось проявлять умеренность в еде и питье, позавтракал он за троих.
– Целителям разрешено, – пробормотал он, вгрызаясь в медовые соты.
– Никто не будет против, если вы съедите в пять раз больше, святой отец, лишь бы это вернуло вам силы и чудесный дар исцеления, – уверил его Крисп. Все, стоявшие рядом, громогласно его поддержали.
В этот день жрец вылечил еще двоих – мужчину и женщину. Вечером он отважился на третье исцеление, но, как и в случае с Варадием, отключился, не окончив сеанс. На сей раз Крисп был почти уверен, что жрец убил себя, пока Идалк не нащупал пульс.
– Именно об этом и беспокоился мой отец, – сказал Крисп. – У нас так много больных, что мы тянем Мокия за собой.
Он надеялся, что Идалк возразит ему, но тот лишь кивнул.
– Пошел бы ты домой да отдохнул немного, – сказал ветеран. – Тебе повезло – никто из твоего семейства пока не свалился.
Крисп начертил над сердцем солнечный круг. Через несколько минут, убедившись, что Мокия устроили на земле со всеми возможными удобствами, он последовал совету Идалка.
Подойдя к дому, Крисп нахмурился. В их доме, стоявшем на краю деревни, всегда было довольно тихо. Но обычно в нем слышались голоса отца и матери, или голос Таце, учившей Косту готовить какое-нибудь хитрое блюдо. Сейчас он не услышал ничего. И даже дымок очага не курился над крышей.