Впечатляюще неистовый
Шрифт:
– Люси, - раздалось предупреждающе из воды.
– Давай же, быстрее ...
– Испуганно я обернулась, но Сердан стоял послушно и дальше, повернувшись ко мне своей жилистой, загорелой спиной.
– Люси, пожалуйста ... там люди ...
– И уже он погрузился под воду, а в тот же момент я тоже их увидела: две бегуньи, чьи футболки пёстро проглядывали через кусты. Розовая и фиолетовая. Мама, я скучаю по тебе, подумала я внезапно, при виде таких знакомых ярких цветов, но ни смотря на мою внезапно поднимающеюся тоску по моим родителям, я бросилась на землю и на четвереньках проползла
Скользкие ползунки касались моих ног и, казалось, хотели меня схватить, когда я смело нырнула и открыла глаза. Река была такой мутной, что я почти ничего не видела. Быстро гребя, я отплыла от берега, направляясь к светлому пункту впереди, о котором я думала, что это Сердан, пока мой кислород не закончился. Так тихо, как только можно я всплыла, схватила ртом воздуха и огляделась. Бегуньи почти достигли поляны на берегу - ещё один, два метра и тогда они нас увидят ...
– Вниз, - приказал Сердан и мы тут же нырнули под воду, удаляясь от берега вдоль поворота притока, где мы снова и снова быстро захватывали воздух и плыли дальше под водой. Мои ноги стали холодными и усталыми, но у меня всё ещё оставалось достаточно сил. После ещё одного поворота, Сердан подал мне знак под водой, подняв большой палец вверх, показывая этим, что мы в безопасности.
Незаметно, как только можно, мы скользнули вверх. Мне хотелось завизжать и забарахтаться, потому что «безопасность» оказалась огромной камышовой рощей. Мои ноги тонули в грязи, а поверхность воды была покрыта ярко-зелёными водорослями. Она воняла тухлятиной. Иногда поднимались пузырики на поверхность и лопались с тихим шипением. Чувствуя отвращение, я вытерла рот. Я почти ни к чему не испытывала отвращение, но вонь грязи под нами была мерзкой.
Лягушка запрыгнула на гнилую ветку, блестя на солнце чёрно-серебряным цветом и то надувала, то сдувала свой живот. Я провела кончиком пальца по её зелёной в точечку спине.
Лягушки мне нравились, и каким-то образом это животное успокоило меня немного. Когда я разглядывала её, то тухлый запах уходил на задний план.
Сердан убрал со своих плеч несколько водорослей и заглянул сквозь камыш.
– Дерьмо ... о нет, вот дерьмо ..., - зарычал он.
– Что такое?
– Я оторвала свой взгляд от лягушки.
– Дерьмо, - повторила я, когда увидела, что он имел в виду. Обе бегуньи обнаружили штаны и футболку Сердана на дереве и тыкали в них двумя палками, чтобы снять.
– Почему мои вещи висят на дереве?
– спросил Сердан с угрожающим тоном в голосе. Но я взяла пример с него и решила, что в этот момент не хочу говорить. Он мог и догадаться, почему я это сделала. Намного важнее для меня было то, чтобы обе женщины не споткнулись о мои брюки и ...
– Параша, - вырвалось у меня. Они нашли их. Болтая, они вытащили их из-под корня, при этом оба телефона выпали из карманов. Поздравляю. Тощая коричневая собака бегуньи, бегала лая вокруг неё. Видимо она находила всё это высший класс, в отличие от нас. Сердан начал ругаться на турецком, а это у него был очень серьёзный признак, который нужно было принять в расчёт. Незаметно я отступила от него на пару шагов.
– Тебе ведь ясно, что это означает, Люси, не так ли?
– произнёс он сквозь стиснутые зубы.
– Они нашли нашу одежду и оба наших мобильных.
– Но не наше нижнее бельё, - попыталась я его успокоить.
– Мы не голые.
– Да, точно. И они будут думать, что мы либо утонули во время купания, либо нас похитили, скорее всего, какой-нибудь преступник ... Я даю нам ещё четверть часа, потом этот кусок речки атакуют копы и всё обыщут. А я не хочу, чтобы меня нашли и арестовали в трусах.
– Я тоже, - согласилась я с ним. Это было нашим кодексом чести в паркуре, не позволить себя поймать полицейским. И он относился так же и к этой ситуации. Об этом Сердану и мне даже не нужно было говорить. Если уж на то пошло, то мы хотели сами явиться с повинной, быть же пойманными было табу. Тем не менее, я предприняла последнюю попытку, уклониться и отсрочить ситуацию.
– Кроме того, мне холодно. Может быть, мы сможем где-нибудь лечь на солнце и - ладно, всё хорошо ..., - поспешила я уступить, когда Сердан посмотрел на меня так укоризненно, что я почти испугалась.
– Нам нужно позвонить. Я это понимаю. Нам нужно позвонить нашим родителям.
– Я сдалась. Я всё равно не смогу сделать этого. Кроме того, моя нечистая совесть почти меня убивала. С тем, что мама думала, что мы сбежали вместе, я ещё как-то могла смериться.
Но одежда, которая лежит на берегу, без людей, которым она принадлежит - это жутко. Это было именно то, о чём я уже часто читала в газетах. В тот же момент, я тайно молилась о том, чтобы со мной такого никогда не приключилось. Всегда, когда я читала о таком, сразу же думала об убийстве. И, как правило, за этим скрывалось убийство.
Днями, неделями или месяцами позже, находили труп и только потом пропавшего без вести объявляли мёртвым, и я каждый раз спрашивала себя, как родители, друзья и родственники переживали это длительное время ожидания, не сходя с ума ... Я надеялась, что папе никогда не доставят такой труп в его подвал. Такой труп я не хотела видеть.
Нет, я не могла причинить такое маме и папе. Через этот страх они не должны проходить.
Когда я поняла, что всё потерянно и мне придётся сдаться, я показалась себе надувным животным, у которого выходит воздух. Я распалась, почувствовала одним ударом мои мучительные голод и жажду, солнечный ожог и ноющие мышцы на спине, руках и ногах. Я отвернулась от Сердана и зашагала по тине, чтобы добраться до берега, но почти не продвигалась вперёд. Слишком глубоко мои ноги погрузились в липкую трясину.
– Нам нужно ещё раз проплыть, Катц, - пробормотал Сердан удивительно миролюбиво.
– Я видел там впереди, возле моста машины, когда мы нырнули сюда. Может быть, там деревня.
Деревня, перед жителями которой мы совершенно мокрые и в нижнем белье пройдём по улицам? Но в этот момент мне было это почти всё равно. Я сделаю всё, чтобы освободить маму и папу от мысли, что меня изнасиловали и убили. О Леандере я упорно пыталась забыть, но чувствовала, как слёзы всё сильнее гложили горло. Его труппа пошлёт его в Гваделупе, а мне никогда не удастся попасть в Гваделупе ...