Вперед в прошлое 7
Шрифт:
Юрка сжал виски руками и забормотал:
— С хрена мне так не везет? Думаешь, мне не хочется нормальных предков? Чтобы не били чуть что. Приходишь ты такой, а мама тебе — Юра, хочешь супчика? — Он сжал челюсти, а я ощутил голод нелюбимого ребенка, желание прикосновений, ободрения. Но Юрка не знает, как проявиться, и всех, кто добр к нему, проверяет на прочность, становясь еще более невыносимым.
— Если тетка захочет исправиться, дай ей шанс, — велел я.
— Если, — передразнил меня Юрка, устыдившийся порыва.
—
— Брешешь ведь… Вот нафига? Я же сначала обрадовался тетке. Она мне и то, и се… Думал, заживу нормально, на крахмальном белье буду спать, а она всю кровь выпила. То не так, это не так. Пилит и пилит, пилит и пилит. — Юрка пнул кресло. — Она ваще не баба, а циркулярная пила!
— А вот представь, что даже такому человеку хочется, чтобы его любили, — сказал я. — Ты попробуй, результат тебя удивит. Помирись с теткой, и она тебя хоть завтра заберет. Да хоть сегодня. А дальше посмотришь.
— Заберет? — спросил он с надеждой.
— Да. Но, если будет так, пообещай одну вещь.
— Ну?
— Прям сегодня не сбегай. Подожди два дня.
За это время внушение подействует. Если не подействует — я сделал все, что мог.
Юрка задумался, посмотрел на зарешеченное окно с тоской, ушел в себя. Наверное, у него перед глазами проезжали «мерседесы», и девчонки в коротких юбках махали руками, было вдоволь «сникерсов» и еды, и злая тетка стала доброй, предлагала супчик.
— Ладно. Обещаю. А ты тут надолго?
Я уселся рядом.
— Не знаю. Может, на месяц. Дед в гипсе, я за ним ухаживаю, торгую параллельно. И вот, надо бежать, делать дела.
Юрка вздохнул.
— Ты еще придешь? — с надеждой спросил он.
— Конечно! — Я встал с кресла.
— Спасибо! Не ожидал, — улыбнулся он. — А… тетка где?
— На улице ждет. Скажи ей, что раскаялся и хочешь домой. Посмотришь, что будет.
— Она че, не наедет на меня? И пилить не будет, какой я конченый?
— Думаю, результат тебя удивит. Ну а если нет, все равно мир с теткой — самый короткий путь на волю. А ты уперся, как осел. Разобью голову назло главврачу — так?
Он засопел, поскреб в затылке. Неужели стало что-то доходить?
— Все, выбор за тобой. Да, и вот еще. — На упаковке печенья я написал телефон деда. — Если какие проблемы — звони.
Я пожал протянутую руку, отмытую, без траурной каемки под ногтями. Все-таки он не конченый, и не гнилушка, значит, у него есть шанс.
В ординаторской я отловил Антона Станиславовича и попросил провести беседу с Аллой Витальевной, объяснить, что помягче надо с людьми. Она, конечно, не исправится, но, может, будет стараться, и у Чумы будет время, чтобы привыкнуть и принять ее.
Спускаясь по лестнице, я смотрел,
— Ну что?
Я подошел ближе и ответил:
— Да, похоже, помогло лечение. И не овощ Юрка вовсе, просто боится, что вы ругаться будете. Не ругайте его, попытайтесь… пожалеть, что ли. Его ж только били всю жизнь.
Она задумалась, помолчала немного и спросила:
— Думаешь, стоит к нему сейчас идти?
— Попробуйте. Но до того зайдите к врачу, он хочет с вами поговорить.
— Хорошо. Спасибо.
Не прощаясь, она побежала в отделение. Я проводил ее взглядом, в очередной раз поражаясь, какие же люди ограниченные, не видящие очевидных вещей. Как будто их разум — пластинка с выщерблиной, куда снова и снова соскальзывает головка считывающего устройства.
Когда появляется что-то принципиально новое, первые модели имеют множество недоработок. Взять компьютер. Сейчас это довольно громоздкое устройство с небольшим объемом памяти, через тридцать лет маленький смартфон будет уметь больше, чем телефон, компьютер, фотоаппарат и видеокамера вместе взятые. Вот и человеческий мозг — новая форма существования белковой жизни, разумная, но постоянно дающая сбои, причем у всех сбои разные. Как и всем новым моделям, нам нужны усовершенствования, вот только на эволюционные доработки уйдут не десятки лет, а тысячи, если не миллионы. И то при условии, что мы себя не уничтожим.
Вспомнилась дата на таймере: 26. 05. 2031. Еще утром я радовался, что полтора года — так много! А теперь понимаю: мало, чертовски мало. Если на этом все остановится, никаких улучшений не будет, так и подохнем недоразвитыми.
Навалилась усталость, словно на меня обрушился небосвод. Я — тот, кто в ответе. От каждого моего шага зависит, быть ли миру, я не имею права ошибаться. У меня не будет детства. Знания взрослого — великая сила, но и проклятье.
Вот этот разговор с Чумой и его теткой — значит ли он хоть что-то? Будут ли значить действия людей, чью смерть я отсрочил? Конечно. Непонятно только, суммируются ли они сейчас, так сказать, наперед, или пока непонятно, куда заведет кривая?
С сумками я поехал на вокзал, встретился с тетей Ирой, отдал их ей, взял у нее конверт, где лежали триста баксов от бабушки. Пора вести тетрадь учета, а то уже не держу в голове, сколько у меня денег, ведь источников дохода — несколько.
По пути домой заскочил в магазин за сыром и молочкой, но там было пусто. И сладкое все выгребли — нечем деда порадовать… Нет, есть чем!
В аптеке я узнал, где магазин медтехники, поехал туда и купил деду костыли — все равно пригодятся, когда будет разрабатывать ногу после гипса. Да и по квартире перемещаться удобнее. Как надобность в них отпадет — продам.