Вперед в прошлое!
Шрифт:
Вскоре все стало ясно: сперва из проулка выехал зеленый «москвич», а следом за ним выбежало козье стадо. Машина стоит — козы стоят. Машина трогается — козы следом. Прихрамывая, приковылял лохматый дед в плоской кепке и кирзовых сапогах, и начал стегать винторогого сизого козла хворостиной, приговаривая:
— Си Си, а ну пошел отсюда, пошел давай!
Возмущенно блея, козел свернул в проулок. «Москвич» тронулся, и часть стада побежала за ним, а я ринулся им навстречу, раскинув руки. Наташка тоже с радостью присоединилась. Вдвоем удалось вернуть
— Спасибо вам, — сказал он и погрозил козам: — У-у-у, рогатые! Какие же вредные твари!
— А у них у всех такие имена, из Санта-Барбары? — Ну что бы еще интересовало Наташу?
— Язык сломаешь, — пожаловался дед. — Козел Кондрат один нормальный был, да помер. Теперь эти вот.
Расположив к себе собеседника, я спросил:
— Скажите, а не знаете случайно, где живет Эльза Марковна Епифанова?
— Эльза-то? А вот в этот проулок сверни, и по нему до конца, предпоследний дом слева, значится, с зеленой калиткой и зеленым деревянным забором, значится, тридцать третий. А зачем вам Эльза?
— А мы про нее доклад в школе пишем, — соврал я.
Стыдно было говорить, что мы свою бабушку в глаза не видели и не знаем, где она живет.
— Ну, Эльзе привет от Василия! — Дед вместе с нами побрел в проулок и пожаловался:
— Хорошая женщина Эльза, значится, но вредная — жуть! В молодости какая красивая была! — Он мечтательно закатил глаза и ткнул хворостиной в Наташу. — Вот на тебя похожая. И коза ее, Иден, самая пакостная. Но красивая. Вот, вот ну вы видите?
Он кинулся к рыжей козе, чье туловище было разделено темной полосой, точно ватерлинией, на верх и низ, которая, встав на задние ноги, объедала молоденькие абрикосовые деревья, свесившие листья за ограждение.
— Видите, да? А ну пошла! — Он стегнул козу хворостиной.
Мы прибавили шаг, разогнали купавшихся в пыли воробьев. Завидев нас, подняли гвалт собаки.
Последние дома этой улицы упирались прямо в лес. Мечта мизантропа — жить в таком месте!
Мы остановились возле невысокого дощатого забора и деревянной калитки, с которой облупилась зеленая краска. Звонка или колокольчика тут не было, и, чтобы призвать хозяйку, следовало кричать. Наташка взяла меня за руку и сжала холодные пальцы.
— Не бойся, все будет хорошо, — ободрил ее я и крикнул: — Бабушка Эльза!
Глава 16
Моя бабушка курит трубку
Если бы бабушка была дома, то вышла бы посмотреть, кого там принесло, и на окнах, выходящих во двор, должен был колыхнуться тюль. Но, похоже, никого не было.
С нами поравнялись козы. Иден, бабушкина питомица, начала жалобно блеять, замерев у калитки. Дед Василий подергал калитку и сказал:
— Нету Эльзы. Не повезло вам. — Он сложил руки рупором и заголосил: — Эльза! Эльза! К тебе пионэры пришли! — Повернувшись к нам, дед объяснил: — Если она у соседки, услышит.
Я заглянул
— Не боись, внучка, он не тронет, ежели вовнутрь не полезете. Ну, бывайте.
Дед засеменил за козами, побежавшими в лес.
— Стоять, окаяннаи! — донеслось уже издали.
Мы с Наташкой переглянулись.
— Что делать будем? — спросила она.
— Что-что… ждать, раз уж пришли.
Я сел на асфальтированный пятачок, оперся о калитку и только сейчас понял, как же хочется спать. Наташка зевнула, собралась утроиться рядом, но передумала, уставившись на глядящую на нас пожилую женщину, выходящую из соседнего двора.
Похоже, это и есть бабушка. Узнает? Не узнает?
Нас разделяло метров тридцать. Прямая, как солдат на плацу, женщина направилась к нам. Одета она была в зеленый халат с красными маками, одной рукой держала полупустую трехлитровую бутыль с, похоже, красным домашним вином. Я поднялся ей навстречу. Если не узнает, будет неприятно, потому я помог ей нас вспомнить.
— Здравствуй, бабушка.
Женщина пошатнулась, словно ее толкнули. Замерла, но быстро взяла себя в руки, в три широких шага поравнялась со мной, сгребла в объятия — чуть ребра не затрещали — и проговорила хриплым глубоким голосом:
— Привет, Павлик. Что ж вы так долго… шли?
Она была высокой, худой и тонкой, пахла табаком. Ее лицо оставалось красивым, даже несмотря на морщины и пигментные пятна. Они с Наткой и правда были похожи. Отпустив меня, бабушка переключилась на оцепеневшую Наташку, осмотрела ее лицо, покачала головой.
— Вот же скотина! — только и воскликнула она, вскинула брови и спросила Наташу: — Что у тебя под курткой?
Сестра попятилась, плотнее прижимая обрез к боку.
Сделав вид, что ей это неинтересно, бабушка продолжила:
— Господи, как же я рада вас видеть! Идем в дом. Пес не тронет. Боцман, фу, свои!
Мохнатый охранник мотнул головой — понял, мол — и разлегся у порога.
— А почему Боцман? — разрядил обстановку я. — Ругается?
Бабушка рассмеялась, и наличие у нее чувства юмора вселило надежду, что мы поладим.
Мы пошли, но не в дом, а в отдельно стоящую летнюю кухню, примыкающую к гаражу. Внутри была самая настоящая дровяная печь с железным верхом, где, когда она топилась, можно было готовить, а сейчас на расстеленной газете сох табак и лежала трубка
Бабушка шагнула в соседнее помещение, где хранились дрова и рычал холодильник «Донбасс» с ручкой, как у ретромобиля. Открыла холодильник.
Со стены над кухонным столом на нас смотрели счастливые и молодые… Наташка с незнакомым мужчиной с военной форме. Конечно, это была не Наташка, а бабушка, но до чего же поразительное сходство! И характер сестра наверняка унаследовала от нее.