Вперед в прошлое!
Шрифт:
— Наверное, тебе аж в школу захотелось, — предположил я.
— А еще варенки есть! Прям модные! — радостно поделилась она и закатила глаза, а потом погрустнела. — Как я пойду с такой-то рожей? Ей минимум неделю заживать. Бабушка мажет чем-то, но все равно.
— Вам туда теперь два часа ехать, — сказала бабушка. — Благо недолго учиться осталось. Когда у вас экзамены?
— Третьего русский, одиннадцатого июня геометрия, — сказал я.
— У меня первого и тоже одиннадцатого, — откликнулась Наташа. — Как раз заживу.
— И обновки все увидят, — подкинул я радости.
— Да какой увидят, одеваться надо, как дебил: черный низ, белый верх, — возмутилась она. — Я часть вещей взяла, но трусы и все прочее дома.
— Да и у меня. Поеду завтра в школу, Борьку отловлю и попрошу вынести втихаря.
Наташка поморщилась.
— Он — крыса мелкая, настучит предкам.
— Не настучит, — вступился я за брата и обратился к бабушке, она пыхтела на улицу, но дым все равно залетал в дом. — Ба, что думаешь про отца? Будет нас прессовать?
— Пусть только попробует, — пророкотала она — как в тучах перед грозой загромыхало. — Если все, как ты сказал, и его пытаются подсидеть на работе, то вряд ли. Вот напишу в прокуратуру — и конец его карьере. Но всякое возможно. Потому нужно подготовиться. Обрез мы спрячем в огороде: от этого козла любую гадость можно ожидать. Мы с Наташей завтра поедем в больницу, снимем побои — вдруг он не уймется, и придется воевать. Главное, Наташа, чтобы ты потом в отказ не пошла.
— Я его ненавижу, — прошипела сестра, — и хочу, чтобы он сидел! Как ты такое подумать могла?
А ведь бабушка права. Сколько случаев, когда жертвы домашнего насилия потом отзывали заявления!
— Я тоже хочу, чтобы он сидел, — кивнула бабушка, а мне подумалось, что вряд ли он сядет.
Скорее всего потеряет работу, отделается условным сроком или штрафом, озлобится окончательно. И кому от этого станет лучше? Изгнание с насиженного места и общественное порицание — для него серьезное наказание. С бабушкой отдельно об этом поговорю, сейчас не стоит.
— Есть еще кое-кто, кого мы не учли, — продолжила бабушка. — Оля. Как это все отразилось и отразится на ней?
— Вам надо помириться, — предложил я, — и все.
— Все то оно все, но я отношений не рвала. — Сказала бабушка, выпуская кольцо дыма. — Это ее единоличное решение.
— Решение — это вообще не про мать, — возразил я. — Под чье влияние она попадает, решения того и транслирует.
— Но все-таки она — человек. Мать, которая вас любит. Как умеет, да, но я точно знаю, что это так. И козла этого, — она по-мужски сплюнула, — любит. И вообще, Павлик, откуда ты таких слов нахватался? Разговариваешь, как учебник.
— Учебники не разговаривают, — отмахнулся я. — Мы ее поддержим, когда отец уйдет, а со временем она поймет, что это для ее же блага.
Бабушка покачала головой и с сожалением проговорила:
— Может и не понять. Ты совсем не знаешь женщин.
Я зевнул, потянулся и сказал, вставая:
— Фронт работ обозначен. Утро вечера мудренее, потому я — спать, чего и всем советую.
Наташка тоже зевнула, прикрыв рот. И бабушке передалось.
— Мне нужен будильник, вставать-то завтра в шесть, подготовительные по русскому в девять, — добавил я.
— Я бы не ехала, — сказала Наташка, отнесла в раковину посуду и принялась ее мыть. — На фига оно тебе?
— Попрошу Борьку тайком вынести наши вещи.
— Кстати о вещах! — сказала бабушка так громко, что Наташка чуть чашку не выронила. — Идемте в дом, я закрою кухню, а потом, Павлик, у меня для тебя кое-что есть.
Этим «чем-то» оказалась джинсовая жилетка с множеством заклепок и две белые советские рубашки. Видимо, они принадлежали тому же мальчику, который вырос. Я придирчиво осмотрел жилетку и обнаружил на спине свежие заплатки с потрепанными краями, но выглядело, словно так и задумывалось.
— Всяко лучше твоего безобразия, — прокомментировала бабушка, придирчиво меня оглядывая. — Еще бы штаны тебе нормальные. Но пока и так сойдет.
Она взяла со стула маленькую черно-белую олимпийку «Адидас», взяла за плечи.
— Вот еще. Как думаешь, Бореньке подойдет? Его я только младенцем видела. Приехала как-то в школу на первое сентября, на вас посмотреть, и не узнала никого.
— В самый раз будет. Спасибо огромное, бабушка! — улыбнулся я. — Обещаю отработать в огороде и со скотиной помочь.
— Ой, да брось! Мне пьянчуги за самогон и еду пашут. Идем и правда спать. Будильник не дам, у меня подъем в пять, но я тебя разбужу.
Вырубился я мгновенно и долго не мог продрать глаза, когда бабушка пыталась меня растолкать. Вот же блин, два дня растянулись в целую вечность!
Приняв душ, позавтракав и надев новый жилет, я поехал в школу. Полчаса пытки одним набитым автобусом, полчаса ожидания, и снова пытка автобусом. И ведь когда-то это казалось нам нормальным! И давка, и вонь, и то, что транспорт может тупо не приехать или опоздать на десять минут. Вот уж во истину к хорошему привыкаешь быстро, и оно воспринимается как должное!
В прошлой жизни, когда лень было садиться за руль, я ездил только на такси, а тут… Чей-то локоть протыкает поясницу. Дипломат студента давит на бедро. Зажали так, что не вздохнуть, и я заваливаюсь на старуху, которая меня все время отпихивает, толкая в живот и бормоча проклятья. В общем, грешники в аду.
Впереди кто-то кому-то отдавил ногу — бабки раскудахтались, на кого-то ополчились.
Зато какой кайф вывалиться на волю! Я расправил перекошенную одежду, проверил, цела ли сумка, где за обложкой дневника лежали честно заработанные пять долларов.