Впереди - Берлин !
Шрифт:
В личной жизни Гитлер оказался таким же извергом и мелким тираном, как и в политической. Говорят, на злодеев иногда нападают приступы чувствительности, и тогда уголовные громилы после удачного налета на банк дарствуют десятку бедному студенту. Палач миллионов, неудавшийся живописец Адольф Гитлер пожертвовал свое имущество, то есть награбленные в музеях Европы великие произведения искусства, в музей своей родины - города Линца. Он решил умереть в компании с обоими близкими существами - с Евой Браун и овчаркой Блонди, постоянно жившей в отдельном помещении рядом с кабинетом фюрера. Сначала хозяин отравил свою овчарку, потом ее щенят, наконец, отравил жену и только после
В штабе армии Соболев доложил нам последнюю новость о выступлении рейхспрезидента Деница, провозгласившего основные планы правительства: "Народу обещает, что война будет продолжаться до тех пор, пока к этому вынуждают обстоятельства и задачи, которые необходимо осуществить на востоке". Дениц расшифровал эти "задачи": "Борьба против большевиков для спасения действующих на фронте войсковых частей и сотен тысяч семейств в Восточной Германии". Вывод напрашивался сам: наше предложение о капитуляции отвергалось. Они хотят войны?!
Силу нашего оружия Берлин почувствовал вновь уже в 18 часов 1 мая, когда окончательно стало известно, что капитуляция германским командованием отклоняется. Снова грохот орудий сотряс воздух, и танкисты, автоматчики, гвардейцы-пехотинцы ринулись в последнюю атаку на Тиргартен с двух сторон.
Отовсюду доносились призывы: "Коммунисты, вперед!", "Гвардейцы, вперед!". Чей-то могучий голос перекрыл шум боя: "Еще одно усилие - и победа!"
Коммунисты и комсомольцы возглавили группы. Рации работали на пределе, сигнальные ракеты двумя стенками взлетали к небу, смыкаясь все ближе и ближе.
Уже видны боевые товарищи, атакующие Тиргартен с севера. Между нами осталась только узенькая полоска. Только бы не перестрелять друг друга в суматохе!
Командиры бесстрашно идут впереди атакующих групп. Еще, еще напор! Пульс боя уменьшается... Немцы как будто проваливаются в землю. В такой момент они не успеют даже рук поднять: сметут их пулей и штыком с дороги - лучше пересидеть свое поражение где-нибудь в щели...
Уже совсем близко! Встретились!..
Солдаты и офицеры бросаются друг другу в объятия, целуются, радуются, как дети. Такой труд, такое большое дело сделали! Подбегаем к колонне, над которой трепещет знамя, водруженное полковником Мельниковым, и при свете ракеты различаем знакомую высокую фигуру Петра Латышева, члена Военного совета 2-й танковой армии. Он хватает меня, целует: вот где довелось встретиться! Счастье!
Бой не кончен. Где-то справа несколько немецких пушек ведут огонь по верхним этажам рейхстага, занятым войсками Кузнецова. Танкисты бросаются давить эту артиллерию.
Слева тоже бой не утихает.
– Что там?
– Какая-то группа прорывается из Имперской канцелярии на запад,- быстро докладывает Соболев.- Двигается в направлении прикрытий армии Перхоровича.
Боевые порядки немедленно перестраиваются, и в хвост убегающему противнику наносится мощный удар. Не уйдет!
Танкисты и пехотинцы стремительно преследуют, настигают эсэсовцев, уничтожают танки, бронетранспортеры.
Врагов много - несколько тысяч человек, и бой длится до самого утра. Путь от Тиргартен до западных окраин Берлина усеян трупами беглецов с эсэсовскими молниями на петлицах.
Сколько из них осталось в живых - мне неизвестно, но кое-кто, видимо, остался. 2 мая на месте этого боя воины ударной армии Кузнецова нашли оброненную записную книжку. На одном из листков торопливо
Пока соединения громили и уничтожали группу Бормана, в штаб Чуйкова прибыл комендант города генерал Вейдлинг, а утром туда доставили и последнего члена "правительства" - Фриче. Оба руководителя - военный и гражданский - изъявили согласие издать приказ о капитуляции берлинского гарнизона.
От генерала A.M. Пронина, члена Военного совета 8-й гвардейской армии, получил на руки текст приказа, подписанного Вейдлингом:
"30 апреля фюрер покончил жизнь самоубийством и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то что иссякли боевые запасы и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.
Вейдлинг, генерал артиллерии,
бывший командующий зоной обороны Берлина".
Свершилось! Берлин капитулировал!
Работы предстоит много. Гарнизон города рассечен на три крупные группировки, каждая из них распадается на мелкие очаги. Связи между ними практически никакой. Как довести приказ о капитуляции до частей противника? Всем МГУ дано распоряжение непрерывно передавать текст приказа на немецком языке. Одновременно политработники вручают отпечатанные листки с текстом пленным немцам: "Идите к своим и распространяйте". Из штаба Чуйкова разъезжаются группы, составленные из советских офицеров и офицеров штаба Вейдлинга, для доведения до войск приказа коменданта города.
Вторая, не менее важная задача Военного совета - довести сообщение о капитуляции немцев до своих войск. Если кто-нибудь из наших запоздает узнать об этом и откроет огонь по немцам, идущим сдаваться, то немцы решат, что сообщение о капитуляции - провокация с нашей стороны, и важное дело будет сорвано. По всем телефонам разносится приказ Военного совета:
– Прекратить огонь!
Мощная симфония вдруг завершилась в финале тихими, постепенно умолкающими аккордами, и слушатели никак не могут осознать, что музыка кончилась, и находятся в странном оцепенении...
Так и мы после бурных дней штурма слышим, как затихает бой, как изредка, будто напоминая о прошедшем, где-нибудь выстрелит пушка или затрещит автомат... И не можем поверить, привыкнуть к наступающей тишине.
Город продолжает гореть. Из домов и подвалов, из развалин, метро и окопов поднимаются и выходят остатки берлинского гарнизона. Одна только 1-я гвардейская танковая армия за этот день взяла в плен около 15 тысяч человек.
Идут по столице "гордые завоеватели" Европы, "покорители" Африки, - идут небритые, худые, осунувшиеся от голода и бессонницы, в накинутых на плечи грязных шинельках. Идут целыми колоннами сдаваться в плен. Впереди - генералы и офицеры. У всех низко опущены головы. Ни один не смеет поднять глаза на жителей Берлина, с болью глядящих на грязных и оборванных солдат.