Впереди — Днепр!
Шрифт:
Ни у кого из пулеметчиков не хватало сил взглянуть на генерала. А он сидел, положив сильные руки на колени и с любопытством смотрел на Ашота.
— Замок, значит, — пролепетал вконец растерявшийся молодой солдат и, подняв голову, встретился с веселыми, одобряюще смотревшими на него глазами генерала. Ашот поспешно отвел взгляд, лихорадочно подбирая нужные слова. Но в хаотическом метании бессвязных мыслей все нужные слова будто начисто выветрились из памяти. Он пытался вспомнить строки наставления, где говорилось о замке, но ничего
— Замок служит для извлечения патрона из ленты, подачи его в патронник, — услышал Ашот тихий голос генерала и сразу же встрепенулся, вспомнив, что это были точно те слова, какими начиналось описание замка в наставлении.
«Наизусть все знает товарищ генерал», — подумал он и, почувствовав удивительную легкость, поспешно заговорил, рассказывая о замке. Он видел, как генерал одобрительно кивал головой, в такт его словам постукивал ладонью по колену и, казалось, вместе с Ашотом повторял все, что говорил он о замке.
Голос Ашота с каждой секундой звучал все тверже и увереннее. Он ловко разобрал замок и, словно не замечая никого, подробно рассказывал о каждой части.
Чалый с трудом удерживал распиравшую его радость, влюбленно глядя на Ашота. Гаркуша лукаво подмигнул Саше Василькову: «Дескать, вот какие у нас орлы, не то, что в других расчетах». Козырев, видимо, забывшись, крутил свой пышный ус и едва заметно улыбался. Радуясь за друга, Алеша Тамаев поднял голову и впервые прямо посмотрел на генерала. Лицо его с сетью морщин вокруг прищуренных глаз и особенно широкий, наполовину закрытый фуражкой лоб и седые виски показались Алеше удивительно знакомыми.
— Вот, — собрав замок и щелкнув ударником, гордо закончил Ашот и, багрово покраснев, по-прежнему неуверенно проговорил:
— Можна, как ночью…
— Как это ночью? — прищурясь, усмехнулся генерал.
— Темь когда… Кругом не видно… А замок сломалась…
— И на скорость, конечно, по времени?
— Абязательно!
— Что ж, попробуйте.
Когда Чалый закрыл платком глаза Ашота, он взял замок, приподнял голову и решительно спросил:
— Можна?
— Действуйте!
Худые и длинные пальцы Ашота ловко отделяли одну за другой части замка и, разложив все на брезенте, так же ловко начали сборку.
— Гатов, — щелкнув пружиной, выкрикнул Ашот и сорвал с лица повязку. Черные глаза его полыхали радостью, полураскрытые губы, казалось, что-то шептали, на щеках багровел румянец.
— Очень хорошо. Минута и двадцать секунд, — глядя на часы, сказал генерал.
— Не очень, — с обидой пробормотал Ашот, — я один минут успевал. И Алеша минута, и Гаркуша минута, а сержант пятьдесят секунд. Можна повторить?
— Что ж, повторите.
— Все, — вновь с завязанными глазами разобрав и собрав замок, воскликнул Ашот, — сколька?
— Пятьдесят восемь секунд! — одобрительно сказал генерал и спросил Козырева:
— У вас все так работают?
— Так точно! Почти все
— Это очень хорошо, товарищи, — тихо, словно рассуждая сам с собой, сказал генерал, — умение, ловкость, сноровка — половина успеха в любом деле, а на войне вдвойне. В бою некогда раздумывать. Замешкался, не успел — погиб; умело сделал, опередил противника — победил! Минуты, секунды, да что секунды — мгновения в схватке с врагом определяют успех.
В мягком, предвечернем полумраке старенького с раздерганной крышей сарая голос генерала звучал по-домашнему просто и убедительно. Взволнованные пулеметчики жадно ловили каждое его слово, боясь нечаянным движением прервать мысли генерала.
— Да, — живее, но все так же задумчиво продолжал генерал, — война дело трудное, опасное. Человек на войне рискует самым дорогим — здоровьем, жизнью. И чтобы меньше пролить крови, чтобы сохранить свою жизнь и победить врага, нужно еще до боя научиться делать все так, как вы разбирали и собирали замок: ловко, умело, быстро, без единого лишнего движения. Все нужно довести до автоматизма. Именно до автоматизма, — взмахнул он сжатым кулаком и совсем тихо добавил:
— Научитесь этому, товарищи, можете считать, что половина победы обеспечена.
— Научимся, — взволнованный словами генерала неожиданно для самого себя прошептал Алеша.
— Молодец! — положив руку на плечо Алеши, сказал генерал. — Именно так должен и говорить, и думать, и поступать каждый наш человек. Враг силен и хитер, дуриком его не одолеешь. Нужны знания и опыт. А это дело наживное. Вы ребята молодые, здоровые, как говорят, силушки в жилушках хоть отбавляй. К этой силушке умение, опыт да смелость, и — сам черт не страшен.
— Не только черту сухопутному: даже идолу морскому башку свернем, — не выдержал неугомонный Гаркуша.
— Одессит? — вскинул на него веселые, улыбающиеся глаза генерал.
— Так точно! Потап Гаркуша, моряк черноморский. Як говорят у нас, у Одисси: до костей просоленный.
— Давно на фронте?
— С самого с первоначалу.
— Значит, не только рыбак просоленный, но и солдат огнем прокаленный.
— Даже продырявленный.
— И много?
— Трижды. Две пули, шесть осколков.
— Да, — приглушению вздохнул генерал, — довелось и повидать и натерпеться. А с танками фашистскими встречаться приходилось?
— Чего нет, того нет, — разочарованно сказал Гаркуша, — издали видал, а сидеть под ними или бить их не случалось. Вот старший сержант один на один с танком, комсорг наш Саша Васильков тоже в упор схлеснулся. А меня все танки стороной обходили.
— Видать, моряка за километр чуют, — рассерженный вольностью Гаркуши, пробормотал Чалый.
— А що? — заметив, что генерал с трудом сдерживает смех, подхватил Гаркуша. — Моряк, вин и в воде не тонет и в огне не горит.