Впереди - ледовая разведка
Шрифт:
На штурманском столе стоящий на пружинах прибор подпрыгивает от каждого толчка, раскачивается в такт движению. Всем телом ощущаешь, как покачивается атомоход, как подминает он льды, как стукаются глыбы о его борт. Дрожит в руках бинокль.
Я смотрю на огни идущего за «Сибирью» танкера. От огней не оторваться. За ними – люди. Они плывут в ночи, надеясь на нас, на «Сибирь». Уставшие от вахты, они сидят в кают-компании и смотрят кино. Кто-то спит в каюте.
Светятся огня…
Днем вы не будете глядеть не отрываясь на идущее сзади судно. Надоест – ничего интересного.
Но ночью…
— «Сибирь». Я – «Самбург». Потеряли ход…
Мы разворачиваемся, огни приближаются. С высоты мостика видно, как проплывает под нами палуба танкера.
Мы проскальзываем чуть ли не у самого борта «Самбурга», «Сибирь» оставляет позади себя канал, льды теперь могут свободнее дышать, они выпускают из своих тисков танкер и забивают канал за нами.
Мы разворачиваемся, спешим вперед. И капитан приказывает:
— Помалу правее берите. Вот тот тортик нам надо обойти, чтоб «Самбург» на него не наткнулся.
Чуть не до пальцев догорела в руке капитана сигарета. Столбик пепла чудом не падает. Но в такой обстановке нет времени дотянуться до пепельницы. О том, что в руках сигарета, забываешь.
— Да, пируэты мы сегодня выписываем, — вздохнул капитан.
Сзади танкер снова завяз в ледяной каше, моментально забивающей следом за нами канал.
Обдумав что-то, Кочетков погасил окурок и сказал второму старшему помощнику, Леониду Алексеевичу Шамкину:
— Давайте их за скулу брать. Видно, иначе – никак.
Леонид Алексеевич взял в руки микрофон, ночную тишину разрезали слова:
— «Самбург»! Сейчас мы к вам подойдем кормой и возьмем вас за усы. Приготовьтесь.
«Сибирь» дает задний ход, и нос танкера точно становится в корму атомохода. Крепятся концы, мы трогаемся вперед, тащим «Самбург», снова выбирая дорогу полегче.
Второй старпом смотрел, как льды сжимают «Самбург», как громоздятся у самого борта танкера, поднимаются все выше и выше, и думал о том, что, пожалуй, верно кто-то сказал – нет на свете существа более безжалостного к моряку, чем лед. В этом Шамкин убеждался на протяжении тех пятнадцати лет, которые плавает он в Арктике.
…Это было на «Рионгэсе». Судно подошло к Таймыру – снять с берега рыбаков, доставить на берег соль, консервы, муку, чтобы, когда следующей весной рыбаки высадятся здесь на вертолете, у них было все необходимое. Но разве подойдет судно к берегу, когда глубина – метра два. «Рионгэс» остановился в двенадцати милях. Спустили катер, понтон. И во главе со старпомом Леонидом Шамкиным двинулись к берегу. Лед по пути был пустяковый – тонкий, как ватман. Дошли быстро. Рыбаки погрузили на понтон свой улов, снасти, сели сами и двинулись за катером к судну. И вдруг часа через два откуда ни возьмись стали попадаться льдины, они наседали со всех сторон. Льды сжали своими клещами понтон. А через минуту не мог сдвинуться с места и катер.
— Придется нам понтон бросать, — сказал старпом, и семь рыбаков перешли на катер. А его все сжимало и сжимало, и, казалось, он вот-вот опрокинется на лед и тогда… Что будет тогда, старпом старался не думать.
Через четыре часа, посреди ночи, двое рыбаков сказали:
— Мы тонуть не хотим. Мы пошли на берег.
— Вы пойдете на собственную гибель, — убеждал старпом. — Поймите: идет торошение. Льды вас не выдержат… Говорят, где жмет – там и разводит. Нам остается только ждать.
Они просидели в катере всю ночь, вслушиваясь в зловещий, раздающийся отовсюду треск льда. А под утро почувствовали, как катер медленно оседает в воду. Сжатие кончилось. Впереди была чистая вода.
В Арктике никогда не знаешь, что произойдет через час – в этом Шамкин убеждался не раз. И плавая на «Мицкевиче», и на «Волховгэсе», и сейчас – на атомном ледоколе «Сибирь». На «Волховгэсе» Леонид Алексеевич Шамкин был капитаном. Но хотя имел уже одно высшее образование – окончил Ленинградское высшее инженерное морское училище имени адмирала С. О. Макарова, поступил он на радиотехнический факультет в Северо-Западный политехнический институт. Ему хотелось плавать на самых современных судах – атомоходах, оснащенных новейшими электронными приборами. И он добился своего – окончил СЗПИ, попал на «Сибирь».
— Понимаете, — говорили мне на «Сибири», — в Арктике сегодня самый современный флот – атомный. Здесь интереснее и сложнее всего. И для работы в Арктике нужны не только моряки, отлично знающие свою профессию, но и люди, обладающие широким кругозором.
Второй старпом «Сибири» учится в аспирантуре в Ленинграде, при Центральном научно-исследовательском институте морского флота. Тема его работы – методы измерения скорости движения судов во льдах. В тех самых льдах, через которые он ведет сегодня «Сибирь».
Мы идем со скоростью всего шесть узлов. Сзади покачиваются, словно маятники, мачты «Самбурга».
И вдруг в рубке звучит голос боцмана:
— Мостик! Я – корма. Усы оборвались.
Танкер оторвало. Толстый – такой, что одной рукой не обхватишь, — канат лопнул, словно струна.
Мы еще несколько минут идем вперед, а брошенный в одиночестве «Самбург» тут же увязает, теряет ход.
— «Сибирь». Я – «Самбург»…
— Да, — не дослушав голос из рации, сказал Шамкин, — потеряли мы вас. Сейчас подойдем. Новые усы заведем. Пусть на носу готовятся принимать.
— Так у нас усов не останется, — вздохнул капитан. — Лопаются и лопаются.
Он смотрел в ночь и, быть может, думал о том, сколько их было в его жизни – этих лопнувших тросов. Сотни метров? Километры? Сколько их было – таких плаваний, когда канаты лопались, не выдерживали?
Я спросил об этом капитана на следующий день. Мы проговорили почти до самого утра, и в конце концов я сказал:
— Владимир Константинович, мне-то что – я могу хоть сутки у вас сидеть, но вы же с самого утра на мостике.