Впереди - ледовая разведка
Шрифт:
…Мы подлетели к «Сибири». Делаем круг над атомоходом и зависаем низко-низко надо льдами, прорезанными черной полосой разводья.
— Идите на меня, — звучит сейчас в рубке «Сибири». — Мы у самого входа в разводье.
Висим надо льдом и ждем, пока «Сибирь» пробьется к вертолету, и штурманы увидят, где лучше войти в полынью. Делаем круг и слышим в наушниках:
— Курс 220. Скорость 9 узлов. Добро на посадку.
…Сибирь» шла по широкой, свободной ото льда полынье. Шла красиво, плавно, быстро.
— Пусть хоть немножко отдохнет ото льда, — сказал ласково капитан, будто говорил не об атомоходе, а о каком-то уставшем от тяжелого пути живом существе.
— Пусть отдохнет, раз ей наш кормилец такую дорогу нашел.
Трассы Следзюка
Человек стоял на голове. Стоял на голове и вдруг услыхал сзади голоса двух ребят:
— Это что за сумасшедший?
— Ты потише – это главный механик атомохода «Ленин».
— Да брось ты. У главного механика нашивок по локоть и краб на фуражке… Будет тебе главный механик на голове стоять!
Следзюк, не вставая на ноги, повернулся на 180 градусов и сказал:
— А ты попробуй так постоять.
Парень попробовал – неуклюже взбрыкнул в воздухе ногами и разлегся на полу.
Александр Калинович улыбнулся:
— Вот будем на ледоколе с тобой плавать и на голове научу стоять.
Это было двадцать лет назад – в общежитии Адмиралтейского завода, строившего первый в мире атомный ледокол. И хотя день был загружен до предела, Следзюк всегда находил полчаса, чтобы заняться йогой. Как находит он их и сейчас, когда плавает главным инженером-механиком «Сибири».
— Без йоги я бы такой нагрузки, какая была на «Ленине» и какая сейчас на «Сибири», не выдержал, — говорит Александр Калинович. — Кто-то из мудрых пошутил: «Мы в молодости только тем и занимаемся, что портим свое здоровье, чтобы передать старости одряхлевшее тело». Так вот мне почему-то не хочется передавать старости одряхлевшее тело. И в этом деле йога помогает.
Была ночь, а ночь в апреле в Арктике длится часа три – где-то с двух до пяти. За иллюминатором трещали льды. И вдруг шум утих. «Сибирь», словно устав от бесконечной тряски, замерла. Александр Калинович подошел к иллюминатору, отдернул занавеску, и вместе с ночью в каюту вошла тишина.
— Хорошо, — сказал я, порядком устав за последнюю неделю от этого ни днем, ни ночью не замолкающего скрежета льда. — Тихо.
— Да нет, скучно, — вздохнул Следзюк. — Пароход должен плыть, вздрагивать от ударов об лед…
— И вам не надоедает этот шум?
— С тех пор, как меня выдернули на двенадцать лет на берег, я по всему этому здорово соскучился. И с удовольствием пошел на «Сибири»… Там, на берегу, не хватает моря. Здесь, в море, скучаешь по берегу. Всегда чего-то не хватает.
За стеклом иллюминатора возникли в ночи огни атомохода «Ленин». Здесь, у берегов Ямала, в этом году они встретились: первый в Арктике атомный ледокол и только начинающая свою первую навигацию «Сибирь»…
— А все-таки жаль, что нет времени хотя бы на денек на «Ленин» перебраться, — сказал Александр Калинович.
«Сибирь» обгоняла ледокол «Ленин». Обгоняла атомоход, который долгие годы был флагманом советского арктического флота, провел по одной из самых трудных на Земле дорог – Северному морскому пути – тысячи судов. В 1976 году он начинал зимние ледовые операции у берегов полуострова Ямал и впервые помог доставить зимой газодобытчикам 3600 тонн грузов. И вот теперь, во время операции «Ямал-78», они работают вместе, «Сибирь» и «Ленин» – первый атомоход, на котором Следзюк пришел в Арктику.
…Александр Калинович не смотрел на часы, хотя привык ценить каждую минуту. И мне было неловко, что я уже пятый час сижу в его каюте. Но я понимал, что такое отступление от своих правил Следзюк делает очень редко – только когда рассказывает об атомном флоте.
— «Сибирь» превзошла все наши ожидания. Благодаря удачной форме корпуса ледопроходимость ее оказалась выше расчетной. Новый атомоход прекрасно работает и как лидер на проводке караванов, и на околке судов. У него отличные маневренные качества… Ледоколы серии «Арктика» уже доказали – они перспективны. Они впервые позволили добиться круглогодичной навигации. Но это не предел. В будущем в Арктике наверняка появятся более мощные ледоколы. Нужны и ледоколы мощностью равные первому нашему атомоходу, но имеющие меньшую осадку. Они помогут обеспечить круглогодичную навигацию на Енисее, беспрерывную доставку грузов для Норильского горно-металлургического комбината. Нужны они и на зимней Балтике для четкой работы ленинградского порта.
Четыре раза в день – к завтраку, обеду, к чаю и ужину – Следзюк входит в кают-компанию «Сибири» и садится на свое место – напротив капитана. Он единственный, кто приходит в кают-компанию не в строгой морской форме, а в мягкой фланелевой рубашке и в довольно потертом пиджачке. Но ни фланелевая рубашка, ни старенький пиджак его не старят. Он по-юношески подтянут – худой, высокий. Первое впечатление – флегматичен, типичный кабинетный ученый. Трудно предположить, что у него золотые руки механика, что он одессит и, если его разговорить, он загорается, как загораются одесситы.
Он родился у моря. С детства ходил на шлюпках. А с 15 лет море стало не мечтой, работой. Он пришел кочегаром на пароход «Игнатий Сергеев», ходивший из Одессы в Батуми, в Херсон. За вахту так уставал, что еле добирался до койки. Он плавал и учился в техникуме. Окончил техникум и стал четвертым механиком на пароходе «Каменец-Подольск», которому не повезло в первые же дни войны: его торпедировала немецкая подводная лодка. Молоденькому механику просто повезло – его подобрал катер.
С октября 1941 года и до последнего дня войны был Александр Следзюк механиком на транспорте «Курск».
— Возили войска, технику, боеприпасы. Одесса была наша – в Одессу. Одессу сдали – в Севастополь.
Почти всю дорогу в небе висели немецкие самолеты. И после вахты механик становился к пушке и бил по «юнкерсам». Фашистские самолеты четко, как по расписанию, каждые пятнадцать минут били по транспортам… Он стоял у пушки и видел, как бомбы бьют по идущему сзади «Красногвардейцу». «Красногвардеец» ушел носом в воду, и вскоре только винт торчал над водой. Бомбы уже продырявили идущий позади «Ташкент»… Но смотреть, как гибнут суда и люди, было некогда – надо было разворачивать пушку и стрелять, стрелять, стрелять.