Впервые в Библии

Шалев Меир

Поэтому его действия нужно понимать иначе — не как месть, а как испытание. Иосиф хотел проверить своих братьев до того, как открыться им. Изменились ли они, как изменился он? Забыли или, как он, не смогли забыть? И тот страшный поступок, который они совершили, — оставил ли он на них отпечаток? И как это отразилось на других членах семьи?

Чтобы выяснить все это, он создал ситуацию, в которой братьям придется лишиться одного из них (Симеона), ситуацию, напоминающую тот ужасный день, когда они продали его самого измаильтянам. Их слова — а они не знали, что он понимает их язык, — показали ему, что и они не забыли тот день и что с тех пор в их душе угнездились страх и чувство вины. Тогда он потребовал оставить в его руках Вениамина, чтобы понять, питают ли они и ко второму сыну Рахили ту же ненависть, что питали к нему.

Но Иосиф хотел испытать и себя. Проверить и понять, хочет ли он признаться братьям, отомстить им или отправить их своей дорогой и на этом покончить. Не сумев сдержать первых рыданий, он понял, что, несмотря на данное им сыну имя Менаше, ничто не забыто. Его второй плач, при виде Вениамина, проделал трещину в броне, которой он себя окружил. А после речи Иуды, который описал их семью так, как описывают чужому человеку, и пытался объяснить ему, почему они не могут оставить Вениамина в его руках, чувства Иосифа достигли апогея и он больше не мог сдержаться. Он зарыдал в их присутствии и сказал: «Я Иосиф». И сразу же за этим спросил: «Жив ли еще отец мой?» (Быт. 45, 3).

Снова, как в тот день, когда с него сорвали рубашку, он стоит перед ними обнаженный. Но на этот раз он открылся по собственному желанию, а не раздет их руками. Не по внешней необходимости и не насильственно, но сам, изнутри и по собственному желанию. И не в роли слабого, но с позиции силы. Не только силы подчиненных ему огромных армий египетского царства, но и внутренней силы человека, который боролся и одолел, — так же, как некогда его отец, как Иаков.

Речь Иуды перед Иосифом (до того, как тот открылся братьям) была поистине трогательной, но, увы, не честной. Иуда снова повторил лживое утверждение, будто Иосиф был растерзан, будто он погиб. Но именно эта ложь объяснила Иосифу самую важную, с его точки зрения, правду: что в глазах отца он мертв, — и он наконец понял, почему тот не стал его разыскивать. Уже в первую встречу братья сказали ему, что у них был еще один брат, но тогда они не употребили ясное слово «умер», а лишь «его нет», что можно было истолковать так же, как «пропал» или «исчез». Теперь же, когда Иуда сказал ему: «У нас есть отец престарелый, и младший сын, сын старости, которого брат умер» (Быт. 44, 20) — и даже процитировал слова Иакова, известные читателю, но не Иосифу: «верно он растерзан», — Иосиф вдруг до конца осознал, каким образом его братья обманули Иакова и как получилось, что отец не пошел искать и спасать его. И только теперь, громко разрыдавшись, он воскликнул: «Я Иосиф, жив ли еще отец мой?»

Вопрос как будто бы странный. Ведь Иосиф знает, что Иаков жив, потому что братья уже сказали ему это, и не раз. Но сейчас он знает, что братья выдумали его собственную смерть, а тот, кто солгал о ком-то, будто тот умер, может также солгать о другом, будто тот жив. И поэтому он требует от них ясного, прямого и окончательного ответа: «Жив ли еще отец мой?» Да или нет?

«Но братья его не могли отвечать ему; потому что они испугались его» [119] (Быт. 45, 3). Они испугались, и этот их страх не исчез и во все последующие годы, несмотря на то что все это время Иосиф заботился о них, кормил и нашел для них владения и работу. И даже семнадцать лет спустя, после смерти Иакова, они из того же страха снова прибегли ко лжи, придумав, будто отец перед смертью приказал, чтобы Иосиф их простил: «Отец твой пред смертию своею завещал, говоря: так скажите Иосифу: „Извини [120] братьям твоим вину и грех их; так как они сделали тебе зло“. И ныне извини вины рабов Бога отца твоего» (Быт. 50, 16–17).

119

В синодальном переводе: «потому что они смутились пред ним».

120

В синодальном переводе — не «извини», а «прости». Хотя смысл этих слов практически одинаков, в Библии они передаются разными глаголами (ласет и лислоах), и в начале следующей главки автор специально обращает внимание читателей на это различие.

Услышав этот вымышленный отцовский наказ, Иосиф снова заплакал. Он плакал по двум причинам. Во-первых, потому, что братья впервые, пусть косвенно, но попросили у него прощения. А во-вторых, потому, что он вдруг понял, что, несмотря на все годы, прожитые ими в Ханаане после продажи его в рабство, а потом в Египте, под его покровительством и заботой, братья ничуть не изменились — их мир остался все тем же узким и темным миром мести, страха и лжи. И сами они остались теми же темными, злобными, низколобыми и ничтожными людьми, какими были в тот день, возле безводного колодца в Дофане: он — на дне, обнаженный, избитый, дрожащий, они — снаружи, жрущие всласть.

«И пал на шею его»

Как ни странно, глагол «простить» не появляется ни в истории Иосифа и его братьев, ни в какой-либо другой библейской истории. В Библии прощающий — всегда Господь, а люди — всегда «прощаемые». В Псалтири (85, 5) Богу даже приписывается постоянный эпитет «всепрощающий» [121] : «Ибо Ты, Господи, благ и милосерд и всепрощающ ко всем, призывающим Тебя».

Но хотя Библия, говоря об отношениях между людьми, ни разу не употребляет глагол «прощать» (лислоах), всюду заменяя его глаголом «извинить» (ласет), в ней тем не менее есть две большие истории прощения. В обоих случаях речь идет о прощении одним братом другого, в обоих случаях очевидны великодушие и взволнованность, и оба раза читатель ощущает асимметрию ситуации, ибо полное и возвышенное прощение исходит со стороны прощающего, тогда как в глазах прощаемого оно выглядит настораживающим и сомнительным.

121

В синодальном переводе эпитет «всепрощающий» заменен словом «многомилостивый».

Первая история — это прощение Исавом Иакова. Как я уже рассказывал, через двадцать лет после того, как он обманул отца и брата, Иаков вернулся в Ханаан. Он был еще за Иорданом, когда Исав вышел встретить его во главе своих людей. Иаков, хронически недоверчивый и опасливый даже в обычные дни, теперь вполне обоснованно страшился мести брата. Он послал ему со слугами богатые дары, подготовил свой лагерь к возможному нападению и, как я уже объяснял ранее, позаботился в основном о Рахили и Иосифе.

Но во всем этом не было нужды. Исав побежал к нему навстречу, «и обнял его, и пал на шею его, и целовал его, и плакали» (Быт. 33, 4). Иаков не бежал, и не обнимал, и не целовал. Он тоже плакал, но оба брата плакали по разным причинам. Исав — в силу подлинной взволнованности, а Иаков — от мгновенного облегчения: вопреки его страхам Исав не набросился на него и не ударил — ни его, ни «мать вместе с детьми» (Втор. 22, 6). Тем не менее в сердце Иакова все еще гнездились опасения.

Затем Исав пригласил Иакова к себе. Он предложил, чтобы они вместе пошли к тому месту, где остановится Иаков, но тот, желая отдалиться от брата, придумал целый ряд отговорок: «Господин мой знает, что дети нежны, а мелкий и крупный скот у меня дойный: если погнать его один день, то помрет весь скот» (Быт. 33, 13). То есть дети и скот могут пострадать от слишком быстрой ходьбы. «Пусть господин мой пойдет впереди раба своего, — продолжил он, — а я пойду медленно, как пойдет скот, который предо мною, и как пойдут дети, и приду к господину моему в Сеир» (Быт. 33, 14).

Интонация заискивающая, речь льстивая. Иаков даже обращается к брату в третьем лице, в форме деланного уважения, как будто Исав не брат его, а повелитель, а он его раб. Исав предложил оставить с Иаковом нескольких из своих людей, для охраны или помощи, но Иаков уклонился и от этого. Исав вернулся на свое место, чтобы ждать там брата и принять его, когда он придет, но тот немедля повернул на запад, пересек Иордан и поднялся в Сихем. И больше уже не видел брата до самой смерти их отца Исаака, когда они оба встретились на его похоронах.

Из поколения в поколение все еврейские комментаторы относятся к Исаву с отвращением. Они так упрямо силятся опорочить его, что в одном из трактатов Талмуда (Берешит раба) даже говорится, будто во время этой встречи на Иордане Исав не поцеловал Иакова, а укусил [122] . Но истинные слова Библии может прочитать каждый, и никакие потуги комментаторов не могут скрыть их смысл от читателя: Исав, который был глубоко оскорблен в прошлом, простил брата от всего сердца, а нанесший оскорбление, укравший у него отцовское благословение Иаков продолжал мучиться сомнениями, подозревать и страшиться, несмотря на то что брат его простил.

122

На иврите это близкие по звучанию слова: поцеловать — линшох, укусить — линшок.