Впервые. Записки ведущего конструктора
Шрифт:
Они были очень разные — Королев и Исаев. По-разному они жили, по-разному работали, но одинаково относились к делу, к долгу, к мечте, к будущему. К тому, чему оба посвятили свои жизни. И люди у Исаева в КБ подбирались такие, и атмосфера была такая, что делу отдавалось все. Исаева очень любили. Он никогда не давил, не кричал, хотя и был взрывным. Терпеть не мог расхлябанности, бездарности. Считал, что за дело должны отвечать каждый и все. Спрашивал строго, но перед начальством никогда не выставлял чьей-то вины, все брал на себя.
Я помню его очень незаметным, очень тихим, сидящим на больших и малых совещаниях и заседаниях всегда в последних рядах, в уголочке. Редко выступал,
Существовавшие до тех пор ракетные двигатели успешно работали в условиях глубокого вакуума на лунных блоках «Е». А как им вздумается вести себя в условиях невесомости? На это пока никто не мог ответить. Это был серьезнейший вопрос для двигателистов Исаева. Если будут работать система ориентации и ТДУ, то проблему торможения корабля для схода с орбиты и посадки на Землю можно будет считать решенной. Но оставался второй участок посадочной дороги — атмосфера. Как спускаемый аппарат пройдет сквозь нее?
Нужно было исключить возможность неприятностей, если вдруг откажут система ориентации или ТДУ. А последствия такого отказа? Случись так, и тяжелый спускаемый аппарат может приземлиться совсем не там, где предполагалось, — не дай бог, на какой-нибудь населенный пункт. Что же делать? Не покрывать первый спускаемый аппарат теплозащитой? Пусть сгорит в атмосфере — при этом ему до Земли не дойти… Но ведь проверка теплозащиты была необходима. Ведь при входе в атмосферу с такой громадной скоростью воздух будет так «облизывать» аппарат, что в приповерхностном слое, как показывали расчеты, температура достигнет нескольких тысяч градусов. Только тепловая защита спасет аппарат при спуске на высотах около 100 километров, а уж ниже, где-нибудь на высоте 8–10 километров, можно будет применить и парашюты. Это, к счастью, было нам знакомо.
Ничего не поделаешь, пожалуй, единственный выход — на первом, экспериментальном, корабле теплозащиту не применять. А все остальное, вплоть до системы жизнеобеспечения будущих космонавтов, должно существовать и должно работать. Такова была суть идеи, предложенной Сергеем Павловичем. Не скажу, что у нее не было противников и на совещании у Главного, да и до совещания. Противники были и среди своих, и среди смежников. Самому Сергею Павловичу, по всей видимости, страсть как хотелось как можно скорее решить задачу до конца, проверить все, вплоть до теплозащиты. Как-то она будет вести себя? Не сгорит ли спускаемый аппарат, не разрушится ли?
Совещание затянулось. Все, кто хотел что-то предложить, предложили. Все, кто хотел возразить, возразили. Были рассмотрены все «за» и «против». Подавляющее большинство склонялось к тому, чтобы принять план таким, каким его предложил Королев. Так и было решено. Дальше разговор пошел о порядке и программе полетов следующих кораблей — второго, третьего, четвертого… И тоже пока без человека. С животными. И конечно, по полной программе, с возвращением на Землю. Только после этого — человек.
— Так вот, товарищи, если вы поддерживаете такой план отработки «Востока», то позвольте мне от вашего имени доложить его Центральному Комитету партии, правительству и просить одобрить все наши наметки. Я думаю, что здесь не надо говорить о той громадной ответственности, которую все мы берем на себя…
Разъезжались поздно вечером.
На этом, пожалуй, можно и закончить весьма беглый и неполный рассказ о работе проектантов — людей, которые рождают мечту,
Они проектанты. А проект — это всегда будущее. Это всегда поиск. Это всегда борьба противоречий. Это обеспечение плацдарма. Это закладка фундамента новых работ, новых проектов.
Проект корабля… Это не рабочие чертежи. По нему нельзя изготовить ни одной детали. Следующее слово — конструкторам. Из одного компоновочного чертежа проектантов нужно сделать несколько тысяч чертежей — детальных, сборочных, общих… Рабочих чертежей, по которым токарь, фрезеровщик, сварщик, медник, слесарь, механик-сборщик, электрик могли бы изготовить, собрать, испытать и проверить каждую деталь корпуса или прибора, каждую гайку и болт, каждый электрический кабель, каждый механизм.
Конструктор должен очень хорошо понять идею, заложенную проектантом в тот или иной отсек, прибор, узел, знать до самых мельчайших подробностей, как все это сделать. Но вот и понимаешь и знаешь, а все равно не надеешься, что все пойдет гладко и легко. Будут противоречия, будут и горячие споры. И обязательно выяснится, что, к примеру, для какого-нибудь прибора нужен больший объем или для какого-нибудь узла нужен совсем не тот материал… Спорить не возбраняется, в спорах рождается истина. И она обязательно должна родиться.
В конструкторском отделе Григория Григорьевича Голдырева народ опытный. За прошедшие годы научились понимать, что такое космические аппараты. И первый спутник разрабатывали, и «Луны», но корабль — впервые. А у каждой новой конструкции свои особенности. Когда что-то создается и тебе не говорят: «Так никто не делает, не мудри, делай, как люди!» — можно дать волю фантазии.
Но не забывает конструктор, что за ним производство, завод! Он-то нафантазировал, а у производственников ведь есть пределы. На заводе не волшебники, многое они сделать могут, но чего-то и не могут.
Рабочий обрабатывает на фрезерном станке сложную деталь — узел приборной рамы. Деталька небольшая — стружки вокруг куда больше. Рядом — начальник цеха.
— Товарищ ведущий, посмотрите, что делают ваши конструктора! Восемьдесят процентов — в стружку! Пять дней грызем этот узелок. Тут и токарная работа, и фрезерная, и сверловка — чего только не придумали! Да разве это конструкция? Директор завода Роман Анисимович сегодня на оперативке с нас столько же стружки снял, сколько ее вон под ногами. А что мы можем сделать?
Про себя тоже возмутишься таким узелком, но если сядешь рядом с конструктором, разберешься, послушаешь его доводы, то увидишь, что завязан он не от легкости в мыслях. Ведь было рассмотрено несколько вариантов и выбран, и обоснованно выбран, именно тот, который необходим…
Трудно привести примеры, рассказать о каком-то наиболее характерном узле конструкции. Таких узлов было много. Взять хотя бы восьмисотпятидесятиконтактный штепсельный разъем на кабель-мачте, соединяющей приборный отсек со спускаемым аппаратом. Приборный отсек перед посадкой должен отделиться от спускаемого аппарата еще на орбите — он сослужил свою службу. Дальше спускаемый аппарат летит самостоятельно. Но на орбите корабль — одно целое и конструктивно и функционально. Обе его части связаны между собой электрическими цепями. Эта связь и осуществлялась через кабель-мачту по 850 проводам. Нужно было провести все эти провода через толстую теплозащищенную герметичную стенку спускаемого аппарата к приборному отсеку. И не просто провести, а сделать еще и так, чтобы по команде практически мгновенно произошло разъединение всех этих проводов. Нужен был разъемный узел.