Вплоть до последнего мертвеца
Шрифт:
— Четвертая вводная лекция для солдат-заменителей, — сухо заметил Уэйнстайн. — Шпарит, как по писанному.
— Я был ранен, — продолжал я. — Тяжело ранен пятнадцать раз.
Для наглядности мне пришлось закатать правый рукав. Он оказался мокрым от пота.
— Мы знаем, что вы были ранены, капитан, — попытался остановить меня Лахмед. —
— И всякий раз, когда я бывал ранен, меня заштопывали так, чтобы я был, как новенький, даже лучше. Взгляните-ка на эту руку. — Я согнул ее так, чтобы им было хорошо видно. — До того, как она была обожжена в мелкой стычке шесть лет назад, мне никак не удавалось накачать на ней большой бицепс. Но на оставшемся обрубке мне нарастили новую руку, и, поверьте мне, ее рефлексы гораздо лучше, чем были у старой.
— Что вы хотите доказать, — перебил меня Вонг, — когда говорите о том, что было прежде…
— Пятнадцать раз я был ранен, — продолжал я, не обращая внимания на его слова. — И четырнадцать раз раны залечивали. Но на пятнадцатый раз рана оказалась такой, какую лечить еще не умеют… И мне никто не мог помочь.
— Не понял, — недоуменно прошептал Грэй.
— К счастью, — перешел я на шепот, — это не такая рана, которая видна…
Уэйнстайн привстал, чтобы что-то спросить, но передумал и сел. Я сам рассказал о том, что он хотел узнать:
— Ядерная гаубица. Как выяснилось впоследствии, попался неисправный снаряд. Этого оказалось достаточно, чтобы погибла половина экипажа нашего крейсера второго класса. Я не был убит, но оказался в пределах вторичного облучения…
— Вторичное облучение… — Лахмед быстро провел в уме подсчет. — Вторичное облучение стерилизует каждого на расстоянии семидесяти метров. Если только на вас не было…
— На мне не было. — Я перестал потеть. Все! Моя маленькая драгоценная тайна перестала быть тайной. Я перевел дух. — Так что, как вы теперь понимаете, я точно знаю, что эта проблема до сих пор не разрешена.
Роджер Грэй встал и пожал мне руку. Обычная мужская рука. Может быть, чуть посильнее.
— Экипаж «рогаток» набирается из добровольцев. Кроме двух категорий: командиров и солдат-заменителей.
— По-видимому, — предположил Уэйнстайн, — для человечества они представляют наименьшую ценность.
— Верно, — кивнул я. — Именно из этих соображений.
— Черт бы меня побрал! — рассмеялся Юсуф Лахмед, поднимаясь и тоже пожимая мне руку. — Добро пожаловать в наш круг, капитан.
— Спасибо, сынок, — ответил я.
Казалось, их ошеломило это проявление чувств.
— Ваш покорный слуга, — пояснил я, — никогда не был женат и всегда был слишком занят, чтобы, напившись в увольнении, топать в ближайший спермоприемник.
— Вот это да! — протянул Уэйнстайн.
— Да. Вы — единственная семья, которую я когда-либо буду иметь. А этого добра, — похлопал я по своим медалям, — у меня предостаточно, чтобы не бояться, что меня заменят. Я совершенно уверен в этом.
— Но вы еще не знаете, — заметил Лахмед, — в каких размерах вам предстоит получать пополнение. Это зависит от того, насколько вы пополните коллекцию украшений на своей груди, прежде чем сами станете… осмелюсь сказать, сырьем!
— Еще бы! — воскликнул я.
Мне стало невероятно легко. Я не ощущал себя больше неполноценным, зная, что мне предстоит воспитывать такое же чувство в своем экипаже.
— Знаете что, ребята, — произнес мой стрелок, — мне кажется, что командир у нас — отличный парень. О таком можно было только мечтать! За таким можно пойти куда угодно!
Они окружили меня. Уэйнстайн, Лахмед, Грэй, Вонг Цзы. Я чувствовал, что мы составим один из лучших экипажей «рогаток» во… Почему один из лучших? Самый лучший!
— О'кей! — сказал Грэй. — Ведите нас куда угодно… Папуля!