Впрочем, неважно. Нерасстанное (сборник)
Шрифт:
Им же город поделен был лучевою системою на очень большие участки, на которых каждый сенатор, министр и боярин обязан был иметь дворцы, иным пришлось поставить и три, если было приказано. Счастлив был тот, кому отвели землю на сухом месте, но тот, кому достались болота и топи, изрядно потрудился, доколе не укрепил фундамент и не выкорчевал лес. По дороге к Кронштадту имелось немало места, где начинали строить, в том числе из кирпича и камня. Тут уже до самого моря поселилось несколько тысяч мещан.
Напротив крепости, через Неву, стояли большие дворцы,
За дворцами стояло здание, где останавливалась почта. Далее располагался зверинец – здания для птиц, где продают тетеревов, рябчиков, глухарей, уток, чирков, певчих щеглов, соловьев и дроздов, клетки для хищников: барсов, леопардов, медведей, львов, росомах, для диковинных животных: обезьян, слонов, верблюдов и прочих занимательных для жителей города существ.
Площадь, отведенная под зверинец, была огромна – неудивительно что встретившийся мне в трактире лакей обеспокоен был, как бы утомленный осмотром сих красот маленький господин его не вернулся домой голодным.
Здесь же стояли церкви, коллегии, дворцы, лавки и постоялые дворы, в которых всего водилось вдоволь. Палаты вельмож большей частью были просторны и выстроены из кирпича с флигелями, кухнями и службами, но поскольку строились в спешке, то тес местами ненадежен был и требовал внимания рачительных хозяев.
Церкви стояли все с башнями, часы на которых играли псалмы или французскую музыку. Вообще, во всем городе, на дворцах и коллегиях много было таких часов, словно франтоватых дельцов нового века, спешащих по заведенному однажды фортуною кругу.
Вид городских садов вызвал во мне воспоминание слов царя Петра: «Если проживу три года, буду иметь сад лучший, чем французский король в Версале». Государь прав был. Морем из Венеции, Италии, Англии и Голландии в Петербург везли много мраморных изваяний, статуй, даже целых беседок, сделанных целиком из алебастра и мрамора. Все сие шло в сад, расположенный над самой рекой между каналами. Каких только не собрано было в нем редкостей, гротов, галерей, удивительно красивых деревьев!
Со стороны реки сад укреплен был кирпичной кладкой. Тут можно было сесть в бот или в барку, яхту или буер, чтобы плыть по морю либо прогуляться по каналам и широкой реке.
На другом острове находился пороховой завод; на третьем, называемом Васильевским островом – летний и зимний дворцы князя Меньшикова, а также дворцы других вельмож. Они спускались до самого моря, словно умаляясь в чине и довольствуясь более низкой землей.
Еще и половина города не была возведена, а всякий уж восхищен им бывал. Я хотел отдаться прекрасному чувству художника, глядящего на чистый образец гармонии, но никак не мог.
Тоска безвестности надломила душу надвое. Не чувствуя усталости, я, однако, несколько раз приостанавливался по дороге. Между тем день уж клонился к вечеру.
«Важные злодеи? Никто не должен быть казнён апрелем сего года. Или до нас не дошёл другой процесс»? Страшное предчувствие жало мне грудь все теснее, со страхом и мольбою обратился я к степенной мещанке, неторопливо ступающей мне навстречу.
– Простите сударыня мою дерзость, точно, что я незнаком вам. Но вы извините очень легко, конечно, попавшего в беду иностранца, что впервые видит сей прекрасный город. Не окажите ответить: какой нынче день?
– Четверг, ежели вам то знать надобно.
– А можно ли узнать числом?
– Июля, девятого дня. Что с вами, неладно? Не кликнуть ли людей?
Я покачал головой. Ей оставалось жить около 16-ти часов – и каких часов!
Перед самой казнью ей урежут язык. Кровь не остановят – последняя четверть часа жизни не стоит и хлопот. Она пойдет к эшафоту захлебываясь своею кровью, почти лишаясь чувств, влекомая стражей, чтобы не упасть.
– Ахти! Да не помешанный ли? Держите его, не учинил бы над собой! – вскрикнула испуганно страшная вестница.
Двое случившихся прохожих вняли было словам ее, но разве шайтан мог бы теперь меня удержать.
– Скорее, голубчик, братец! До Фонтанки – рубль получишь, два, только ради Бога, погоняй!
– Не тужи, барин, Бог милостив, – напутствовал меня через несколько минут лихач-извозчик, принимая деньги.
В каком она равелине? Трубецкого? В Государевом? В Меньшиковом бастионе? Доподлинно неизвестно.
– Ничего не знаю, – заявил Герман, – дату ввел, как ты просил – двадцать девятое апреля.
– Дело-то выходит дохлое, – веско подытоживает Омега мои сбивчивые речи, – самое верное – подождать другого узника. Часто их тут сажают, вельмож? А пока разработать детали. Брать надо при аресте в дому…
– Прощай. Договаривайся со своим непосаженным вельможей, как знаешь, без тебя обойдусь.
– Стойте, стойте, – испугался Герман.
Не скоро оба они уразумели, что намерение моё не зависит от того, будут они помогать в нём успеть или нет. Вновь нарисованные, взращённые до исполинских размеров, неги и роскошества спасителя важной узницы колеблют наконец Омегу.
– С крыши стану «снайпером» снимать, а вы – не зевать, ждать не стану, провозитесь – один улечу.
Сколько я не протестовал, как не рвался, какие золотые горы не сулил, проникнуть в крепость Омега наотрез отказался.
– Иди туда, не знаю куда. Я уж насмотрелся за день на их живую силу. Шутить не любят. Это не банановая республика. А ядра чугунные видал? Разнесёт президентов самолёт не хуже консервной банки.
– Нельзя ждать утра – самолёт заметят, пойдут толки.
– В крепость не сунусь, сказал. Как выведут за мост, начну. Пока они смекают, что к чему, убираю сопровождение. Чтоб не успели упасть – был рядом с ней и отволок в осинник – тут же, версты нет, за кронверком и сахарным заводом. Там самолёт. А чтоб не видали – поворачивайся. Успеешь оторваться от погони – за рощей не приметят как поднимемся.