Врачебная тайна
Шрифт:
– Ты меня, конечно, Леха, прости, но твоя беда в том, что любить ты не умеешь. – Толик дотянулся через стол до друга, тряхнул за плечо. – Они ведь любят, когда их любят.
– А-аа, это я помню! – пьяно гыкнул Зайцев и сделал глубокий глоток, тут же начав цитировать того самого таксиста, что вез его от дома Любочки. – Чтобы каждый раз, как в первый раз, да?
– Ну… Этого никто обещать никому не может, жизнь длинна. Но для начала любая баба должна знать, что она любима. Должна знать! Мало того, она должна быть в этом уверена!
Толик подхватил из стеклянного глубокого блюда щепоть
– Лоб, что ли, расшибить, чтобы она в этом была уверена, да? – скривился Алексей и нанизал на вилку тонкую полоску ветчины.
– Для начала, для начала, – с набитым ртом забубнил Толик, нацелив в него поблескивающий жирно палец в чипсовых крошках, – для начала ей нужно об этом просто сказать.
– Просто? Сказать? Что, так вот просто сказать, и все?
– Да, просто сказать. А потом время от времени напоминать ей об этом, чтобы помнила.
Зайцев опустил голову, увидал собаку, пристроившуюся у его ног, дотянулся до ее лобастой башки, погладил.
– Вот кто любит меня без остатка, вот кто верен мне, Толян!
– Ага, а до тебя еще кому-то был верен. Он же тебе не из собачьего пуза достался, а с улицы.
– Но он ведь нашел меня!
– Он нашел дверь, за которой угадывалось присутствие, Леха. Он просто шел на тепло. Вот и бабы так же, друг, им тепло нужно, уверенность. Даже цветы не обязательны с бриллиантами.
– Как же, отказались они!
– Нет, никто от этого добровольно не отказался и не откажется. Но! – Толик снова зажал в руке горсть чипсов. – Но важнее для них тепло, нежность, ласка. А прикормить… Прикормить можно любого пса и любую суку. Это не проблема. Надежности в том нет, брат.
Дружище вдруг напрягся всем телом, покосился на Каверина и неожиданно звонко залаял в его сторону.
– Вот так, вот так его, Дружище! – заржал довольный Алексей. – А ты говоришь! Он все чует, все понимает и любит меня! А ты – на тепло!.. А если бы Люба у моего подъезда не тебя, а кого-то еще встретила, она бы и ему телефончик дала и у него потом поселилась бы, да?
Вопрос, поставленный именно так, Толику не понравился.
– Щ-щас не об этом, – мотнул он в сторону друга седой шевелюрой. – Ты мне лучше скажи, почему ты Свиридову от меня спрятал, а?!
– Потому что ты бы ее закрыл, как возможного соучастника. – Алексей допил пиво и поставил свой бокал на стол кверху дном, он пить закончил. – Потом бы долго разбирался, допрашивал, выбивал признание. Я же знаю все методы вашей работы.
– Вашей! – зло фыркнул Толик и снова налил себе пива. – А вашей-то она давно быть перестала?
– А она соучастницей не была и быть не могла, – пропустил напоминание о былых милицейских буднях мимо ушей Алексей.
– Но она приехала на место преступления вместе с ним! Вместе со своим соседом, как его там?
– Быков… Быков Игорь, по-соседски Гарик.
– Вот, вот, Быков. Она же с ним приехала.
– И что? А ты вот со мной теперь сидишь и пиво пьешь. А я потом пойду и убью кого-нибудь, и ты что, при этом станешь моим соучастником?
Зайцев подцепил еще одну тонкую полоску ветчины, положил ее на хлеб и накрыл сверху листиком салата. Откусил, начал лениво жевать, успев мысленно похвалить себя за стройность мысли. Толику-то крыть оказалось нечем.
– Логично, – согласно кивнул тот через пару минут напряженных размышлений. – Но… Но их там видели не единожды! Все время вместе!
– И ты ко мне часто заходишь, – снова возразил Зайцев. И тут же ядовито поправился: – Вернее, заходил. Ж-жених!
Толик вжал голову в плечи и счел за благо снова скрыться от друга за пивным бокалом. Выпил, похрустел чипсами, вытер пальцы салфеткой, покосился на собаку. Та перестала его замечать вовсе, пристроив лобастую башку на тапках хозяина.
– Ладно… Но она-то что тебе говорит, Заяц? Замечала, нет за соседом каких-нибудь странностей? И почему тот вдруг педиатра укокошить решил, тот ему не вредил никак? Это у Свиридовой мотив для мести имелся.
И об этом они уже все знают, с тоской подумал Зайцев. Если возьмут Светку в разработку, ей несдобровать. Может, и к месту возвращение ее родителей. Может, и к месту ее домашний арест. Хотя он уже скучал без нее. Может, удастся ей сбежать, а? Может, вернется она к ночи ближе? Он ведь тогда…
Тогда он точно признается ей в том, что чувствует. Какие-нибудь слова подберет, чтобы описать собственное состояние. Он ведь просто задыхается без нее, да. Ему просто не хватает воздуха! Она его как будто весь забрала с собой, когда ушла. И с сердцем нелады. То оно подскакивало, как в юности далекой, от ее улыбки, от того, как она улыбается, смотрит на него, как разговаривает, слегка склонив голову к плечу. А то он и не слышит его – сердца своего. Будто и его она забрала – милая красивая девочка Света Свиридова, которую его друг подозревает в сговоре с убийцей.
– Таких мотивов, Толян, у нас у каждого по три десятка, – встряхнул себя от преждевременной хандры Алексей. – Нахамил нам кто-то в очереди, в метро – уже мотив. Обсчитали – тоже. Послали на хрен – убить готовы. А уж про больницу вообще разговор отдельный. Там у девяти из десяти пациентов мотивы для мести имеются.
Каверин долго не отзывался, рассматривая мозаичную плитку на рабочей стороне зайцевской кухни. Несколько раз косился на собаку, но та его настырно обходила вниманием. А когда он подумал, было, потрепать ее меж ушей, предупредительно зарычала. Потом Толик глянул на ящик с пивом, откуда они только по две бутылки и выпили. Буркнул что-то про то, что ему теперь и выпить стало не с кем, друг обуржуазился совершенно, пить по-человечески не желает. Ветчину под пиво стал предпочитать вместо воблы.
Ну, это он так уже, придирался от беспомощности. И сам это понимал прекрасно, но поворчать-то надо было.
– Ладно, проехали, – закончил он свое ворчание и полез к раковине руки мыть с мылом. – Ну ты-то, Леш, ты-то что думаешь обо всем этом?
– Я?
Алексей опустил глаза, потому что Каверин быстро глянул на него от раковины, поймал его мятущийся взгляд и сразу все понял.
– Не станешь ты мне ее сдавать, понятно. Я и не требую. И я помню, что ты мой друг, Леха. – Толик перекрыл воду, вытер руки полотенцем, встал к раковине спиной, но за стол не вернулся. – Поэтому… Поэтому в обмен за мое искреннее дружеское к тебе расположение требую полной откровенности.