Враг моего мужа
Шрифт:
Я смотрю на Крымского, неосознанно слежу за его движениями и пытаюсь прочитать хоть что-то по губам, но он вдруг замечает меня. Убегать — поздно, прятаться — глупо, потому отвечаю ему прямым взглядом, хоть внутри что-то и сжимается от подобия страха. Смотреть в глаза Артуру — нелёгкая задача, но мне пока удаётся с ней справиться.
Крымский взмахивает рукой, даёт отмашку, и толпа мужиков распадается на несколько кучек-группок, рассеивается по периметру, а Артур всё ещё не сводит с меня глаз. А потом снова, как несколько часов назад, резко разворачивается
А ещё кто-то меня странной называет.
Тем же путём сползаю с подоконника и становлюсь в центре комнаты, закрываю глаза, развожу руки в стороны и делаю размеренные глубокие вдохи. Это единственное, что мне хоть как-то помогает. Нужно обязательно представить перед глазами что-то приятное — какое-то место, где всё ещё хорошо. Так советовал психолог, и я благодарна ему. Рождаю перед глазами покрытый изумрудной зеленью покатый склон, куда меня водили когда-то родители. Там мы устраивали пикники, играли в волейбол и были счастливы.
Моя жизнь поделилась на до и после, но есть вещи, о которых я люблю вспоминать. Хорошие события прошлого, за которые держусь, чтобы не захлебнуться в тоске, делают меня сильнее. Помогают идти вперёд, не сломавшись.
Увлекшись, не сразу понимаю, что в комнате давно уже не одна, а когда до меня доходит, раскрываю глаза и вижу Крымского. Он сидит в кресле и смотрит на меня. Опирается согнутой в локте татуированной правой рукой на колено, а в левой держит какой-то свёрток.
— Что это?
— Одежда, — как само собой разумеющееся и кладёт свёрток на подлокотник. — В этом… — широкий жест, очерчивающий мою фигуру, — нельзя за пределы комнаты выходить.
— Ты меня отпустить решил? Или покажешь всем, как забавного зверька?
— Я решил тебя выслушать, — обрывает мои нервные вопросы точно таким же жестом, каким разогнал до этого своих архаровцев. — Ты же этого хотела? Разве не именно за этим ты пришла ко мне?
— Почему не здесь и не сейчас? Я готова всё рассказать, а ты можешь послушать.
— Потому что. Злата, ты задаёшь слишком много вопросов для человека в твоём положении.
Уголок его рта дрожит в призрачной улыбке, а во взгляде мелькает нечто тёмное и опасное. Взгляд этот, как лезвие бритвы, вонзается в плоть и медленно проходится ниже, ощупывает, гладит кожу от макушки до кончиков пальцев.
— Ты не выйдешь? — сглатываю, потому что совершенно не понимаю, что хочет от меня этот мужчина с ледяными глазами.
— Нет, — качает головой и откидывается на спинку кресла. Кладёт ладони на подлокотники и принимается выстукивать длинными пальцами какую-то мелодию с рваным ритмом. — Раздевайся.
— Ты вуайерист?
Моя неудачная шутка остаётся без внимания — всегда знала, что юмор не мой конёк. Но у меня не получается молчать, когда Крымский так странно смотрит на меня.
— Ты красивая, — замечает и поправляет натянутые в паху брюки, и жест этот как немое доказательство слов. — Но мне важно знать, нет ли на тебе жучков.
—
— Я просто человек, который знает цену безопасности, — пожимает плечами и облизывает губы, медленно, лениво. — Особенно, когда дело касается твоего муженька. Эта база… о ней ни одна живая душа не знает. Саша специально тебя вёз такими путями, чтобы даже если бы ты что-то и заметила, не смогла потом рассказать. Никому, даже если захочешь.
Что-то мне подсказывает, что не только это — главная причина, почему он сидит и смотрит.
— Прислал бы сюда кого-то из своих бугаёв, пусть бы ощупали меня с головы до ног, — повожу плечами, но приближаться не спешу.
— Отличный план, но рисковый. Для тебя в первую очередь. Я уверен, ты не хочешь на своей шкуре испытать, на что способен злой и возбуждённый мужик. Что бы ты не говорила и как бы не храбрилась, не хочешь.
Ха-ха-ха, это даже смешно.
— Поверь, уж это я могу представить в красках.
Крымский заламывает бровь — мои слова его удивили, и я внутренне ликую от этой маленькой, но такой важной для меня победы.
Так, крошечными шажками, я пробью его оборону.
— Значит, раздеться? — уточняю, а Крымский кивает и прищуривается. Указывает рукой на свёрток, лежащий на подлокотнике, ждёт. — Полностью?
— Абсолютно, — откашливается и снова поправляет брюки.
Ну, хорошо, Крымский. На это я тоже готова пойти.
Я делаю глубокий вдох, будто бы собираюсь нырнуть в бушующее море с высокого крутого обрыва, а Крымский потирает пальцами левый висок и вновь облизывает губы. А ещё сглатывает, и я вижу двигающийся вверх-вниз под кожей кадык.
Так смотрят охотники на своих жертв, только и я не так проста, как Артуру кажется. Грубить Крымскому, посылать его в далёкие матерные дали — отличный способ самоубиться, но я выбираю другую тактику.
Нащупываю пальцами замок платья и уверенно, но медленно тяну “собачку” до талии вниз. Под ним на мне ажурный комплект белья — единственное напоминание, что я ещё женщина, которой положено любить себя и баловать.
Я смотрю на лицо Крымского с резкими, но не грубыми чертами, а платье падает к моим голым ногам. Переступаю через уже никому не нужную тряпку, ступнёй откидываю её в сторону и на миг теряюсь — неужели действительно всё нужно снять?
Артур прикрывает глаза — велит продолжать, — и я избавляюсь сначала от бюстгальтера, а после и от бикини. Всё, дело сделано, я унизилась настолько, насколько могла. И только моя одержимость жаждой справедливости, невозможность жить, пока Коля не получил сполна, не дают возненавидеть саму себя ещё сильнее.
— Повернись, — хриплый приказ, и я слушаюсь и замираю.
Шаги за спиной, я прикрываю глаза. Не могу сдержать нервный рваный вдох, когда тёплые шероховатые пальцы дотрагиваются до моего плеча. Крымский проводит вниз по руке, кружит по контуру острого локтя, касается запястья, а после снова вверх. Сгребает мои волосы в пригоршню, наматывает на кулак и говорит тихо на ухо: