Враг моего сердца
Шрифт:
— За княженкой Елицей ехать нужно, братец. И, кроме тебя, дело это мне доверить некому. Сам понимаешь.
Леден кивнул. Правду сказать, покидать брата сейчас, когда в Велеборске им совсем не рады и могут задумать ещё хорошую подлость, ему не хотелось. Но и деваться было некуда.
— Сегодня же отправлюсь, — не стал он возражать. — Только кметей из становища возьму. Да нескольких — из дружины Доброги. Своих там лучше признают да выслушаю внимательнее.
— Вези её сюда скорее, — Чаян уставился куда-то в дно кружки. — Да не запугивай сильно. А то знаю я тебя. Нам союзник нужен, а не лютый враг.
— А тут как ни поверни, мы
Чаян кивнул задумчиво, но больше ничего говорить не стал. Скоро собрались кмети в дорогу до дальней Звяницы. Обратились напоследок к Богам в здешнем святилище, принесли требы на удачный путь. Да и выехали за неприветливые ещё ворота.
Пустые глазницы турьего черепа ощутимо вперились в спину. Леден даже хотел обернуться было, да не стал. Дорога повела его на запад, к границам с неспокойными косляками. И от мысли о встрече с загадочной княженкой, которая, возможно, знала самое важное для всех остёрцев, внутри тревожно замирало.
глава 3
Комоедицы гремели на всю весь уже несколько дней. У стен Лосича шла широкая ярмарка: многие купцы с окрестных земель поспешили сюда, чтобы наторговаться перед долгой дорогой. Как протают торговые пути, что, по правде сказать, не больно-то засыпало снегом и зимой, отправятся они на юг и запад — повезут из Велеборского княжества оружие и пушнину, добротный лён и золотые-серебряные украшения. А привезут назад редкие ткани, вино да самоцветы — много чего ещё, что трудно сыскать на этих землях.
Казалось, даже ветер не мог смахнуть накрепко пропитавший воздух запах лепёшек — символов Дажьбожьего ока, что с каждым днём грело всё сильнее. Пекли и жаворонков да коровок — скорее приманить весну и уважать Богов — дарили их родичам и знакомым, чтобы поделиться радостью и удачей на весь год. Вот и Елица не могла на улицу выйти, чтобы не принести после в избу пару румяных птичек. И сама раздаривала с пожеланиями хлебородного лета и счастья. Но больших гуляний она всё ж сторонилась. Как ни заманивала её Веселина нацепить какую звериную личину, а то и вовсе парнем переодеться да побегать по веси, распугивая прохожих и будоража собак во дворах.
Такие гуляния было слышно издалека по хохоту молодых голосов, по бешеному лаю псин и радостному визгу детей, что всегда сопровождали шумные ватаги ряженых. И совсем уж скрыться от них не удавалось. Приходилось после отлучки возвращаться в избу изогнутыми тропами, чтобы не налететь на лишнее внимание и не попасть под шалости захмелевших от быстрого бега крови по телу друзей.
Да вот сегодня не с руки было плестись едва не вкруг всей веси — несла она почти полную корзину яиц от Избавы, выменянную на несколько мотков прекрасной, крашеной тайными травами Сновиды пряжи. От её особого отвара нитки приобретали дивный и очень стойкий красный цвет — самое то, чтобы подросшей дочке понёву соткать— любой парень залюбуется.
А потому Елица пошла сегодня по главной улице, сначала хорошо прислушавшись — нет ли где поблизости знакомого гогота и щёлканья трещоток, отгоняющих злых духов. Показалось, вокруг тихо, а потому можно было и успеть до дома добраться, несмотря на то, что подходило уже самое время для вечерних гуляний. Но не прошла она ещё и половины пути, как, нарастая, пронёсся от двора старейшины Благослава первый отголосок
Жутковато рыча вперемешку с заливистым смехом и обрывками песен, ватага приблизилась, но всё внимание их привлекла кучка девушек, что шли со стороны реки. Сокрытые под нарядами чудищ парни тут же окружили их, а их подруги, которых можно было узнать по голосам, только раззадоривали товарищей и пытались нагнать на пойманных жертв ещё большего страха.
Да только девицы не сильно-то испугались: начали откупаться от “нечистых” пирогами да лепёшками. Да и против того, чтобы загребущие руки парней, которым скрытые лица добавляли изрядно наглости, их приобняли, они вовсе и не были. Елица попыталась проскочить за спинами ряженых и выдохнула облегчённо, когда к ней никто даже и не повернулся. Она уже взялась за верх калитки, как рявкнул позади низкий голос:
— А вот и моя добыча!
Окутало её запахом сырой шерсти и бересты. Жадные руки обхватили поперёк талии и потащили куда-то. Едва не рухнула в снег корзина, и трудно было отбиваться — плетёная ручка так и норовила соскочить с локтя. Елицу прижали к стене соседского овина, забрали ношу. Прямо перед глазами возникла кособокая личина то ли медведя, то ли ещё какого зверя.
— Я откуплюсь, — выдохнула Елица, всматриваясь в тёмные прорези глазниц. — Только пусти.
Попыталась оттолкнуть пленителя, но разыгравшаяся кровь и дурман безнаказанности, похоже, придавали ему больших сил. Парень сдёрнул маску и отшвырнул в сторону. Едва только Елица успела узнать в нём Денко, как тот сунул горячие ладони ей под распахнутую свиту и поцеловал. Так знакомо и ненасытно — аж в голове становилось шало от смеси студёного воздуха, что скользил по щекам и шее, и жаркого дыхания парня.
— Конечно, откупишься, — проговорил он прерывисто. — Отпущу, как нацелую вдоволь.
Елица ударила его в плечи, но скорее она смогла бы сдвинуть стену этого овина, чем заставить сейчас изголодавшегося буйного Денко отступить хоть на полшага. Он нещадно мял её губы и блуждал руками по талии и спине, то и дело впиваясь пальцами сквозь ткань. Никак сам проснувшийся Ярила бил хмелем ему в голову. И позабыл он все предостережения, все отказы, которых было за эти годы немеряно. Он брал, как думал, своё. А все увещевания Елицы, видно, считал лишь игрой, что только приманивала его сильнее.
— Хватит! Пусти! — она наконец смогла хоть немного отстраниться.
Вся спина взмокла от усилий, в глазах стояла пелена невольного морока, что свалился на неё от рьяных ласк.
— Всё равно моей будешь, сколько ни сопротивляйся, Нежа, — Денко поднял с земли личину и отряхнул от снега.
Взглянул исподлобья, не тая во взоре страшного огня вожделения. Скрипнула дверь избы и во двор выглянула Сновида: видно, обеспокоилась тем, что Елица долго не возвращается.
— Не буду! — зло ответила та, подхватывая на удивление аккуратно поставленную в снег корзину. — Не буду, пойми уж!