Враг моего сердца
Шрифт:
— Вот ты ж посмотри, — буркнула Сновида. — И ничто-то его не берёт. Упорный тебе достался, будто назло.
Елица, вздрогнув, повернулась к ней. Старуха щурилась от яркого света Дажьбожьего ока, что отражался от белоснежных сугробов и разливался кругом, словно топлёное масло.
— Придёт время, всё поймёт, — Елица прошла мимо неё в избу.
С наслаждением вдохнув чуть дымный, прогретый от печи воздух, скинула свиту и повесила её у двери. Здесь почти ничего не было видно после ослепительно белого двора: свет, кроме печи, давали только несколько лучин да небольшие щёлки в приоткрытых волоках.
— Как то время придёт, он и вовсе голову потеряет. Нехорошо вышло, — Сновида, поправляя повой, с сердитым видом уселась на лавку. — Хотя чему удивляться. Ты — женщина справная, молодая совсем. А он в самую пору вошёл, чтобы жену себе искать. И Мстислава его только распаляет пуще. Будто сами духи ей чего нашептали о тебе.
Елица взяла с высокой полки пару мисок — утренничать пора — и поставила на стол, только хмурясь от справедливых слов Сновиды. Никто в Звянице не знал, кто она на самом деле. Считали, что дальняя родственница волхвы, отправленная родичами той в обучение после гибели мужа в одном из сражений с войском остёрского князя Светояра. Так оно и было по правде-то. Но не ведали звяничане, что Сновида вовсе Елице не родня, а сама она — княженка, дочь правителя, которого они почитали и во всём поддерживали. Отчего-то Борила Молчанович не хотел истинного имени дочери всем вокруг открывать. Порой казалось, очень уж оберегает, будто она только — та слабость, которой могли воспользоваться недруги. Хоть и наследник у него был: старший Отрад — а о дочери он всегда заботился отдельно.
Сама она порой мыслила, что оно и хорошо: жить так, будто за тебя кто другой живёт. Не трогает болезненных глубин души, где осталась будто дыра после смерти Радима. Сколько лет прошло, а всё иногда колет. Но служение Макоши и постижение безграничной мудрости и глубины её под надзором Сновиды помогли со временем унять самую лютую боль. И обиду на отца, который будто услал её с глаз долой.
— Я уж и так в беседу не хожу, — тихо проворчала Елица, раскладывая по мискам кашу. — Знаю, что он там сидеть будет. Смотреть. И девки меня здешние скоро дубинками где вечером встретят. В их-то глазах я точно собака на сене.
— Побоятся, — Сновида достала из неглубокого прохладного подпола крынку молока. — Ты ж будущая жрица Макоши. Волхва.
— Да где ж мне. Как срок вдовства пройдёт, батюшка меня сызнова замуж выдаст, — Елица бездумно протёрла краем рушника и без того чистые кружки.
— Значит, верховной жрицей будешь там, куда за мужем ехать доведётся, — сурово одёрнула её старуха. — Борила не просто так тебя ко мне отправил. Он лучшего тебе желает.
Елица только головой покачала. Думается, отец просто не хотел, чтобы в бытность вдовицей она слишком часто виделась с мачехой — княгиней Зимавой. Не очень-то они друг друга любили, хоть и делить им было особо нечего. Просто нравами не сошлись.
Вечером погода выдалась наконец поистине весенней. Солнце совсем разгулялось. С крыш закапало весело, раскис от влаги снег вокруг дома и сараев. То и дело пробегая по двору, Елица поднимала лицо к ясному небу и улыбалась невесть чему, а после и вовсе собралась в беседу. Хватит затворничать да от Денко бегать: она ему всё объяснила, а там уж пусть на себя пеняет. Жуть как хотелось уже с другими девицами поболтать-посмеяться, узнать последние вести, что в княжестве ходят. Сновида тому не особо обрадовалась, но не запрещать же теперь: Елица давно уж не дитё неразумное, за которым пригляд нужен.
Как темнеть начало, она взяла с собой урок на весь вечер: лишь бы Денко не начал веретено отбирать или кудель. А то с него станется, чтобы о себе забыть не дать да лишний раз всем вокруг показать, что Елица-Нежана ему лишь принадлежит, хоть ничего она ему ни разу не обещала.
Ещё издалека, пройдя по улице, что начала в сумерках, без тепла Дажьбожьего ока, подмерзать, она услыхала отдаленные голоса девушек. Те торопились в тёплую избу, что раньше была общинной, а теперь предназначалась больше для женских посиделок да для гостей. Шли, переговариваясь, взвизгивая и хохоча, когда кто-то оскальзывался на коварном насте. Они предвкушали уже, как позже нагрянут и парни, вспугнув всех гоготом и шутками, что всегда сыпятся из них при виде молодых невест, точно из дырявого мешка — просо.
Погавкивали собаки во дворах, не зло, а больше для порядка: чтобы молодухи не слишком шумели, не тревожили уставших за день соседей и родичей. Выплыл на небо рогатый месяц, узкой полоской рассекая жемчужную россыпь звёзд. Шептал лес за рядами изб и у края старого пала. Но казалось, Елица слышала даже этот тихий разговор высоких сосен, меж которых заплутал сонный ветер. В такие вечера, когда по чистому небу не проплывало ни единого обрывка облака, она гораздо острее чувствовала, как наблюдают за людьми из самого Ирия мудрые Боги. Может, и стезя её в том — волхвой стать? Не идти больше никогда замуж, не возвращаться к былой, почти забытой жизни? Служить Макоши, пряхе судьбы, не обращая внимания на мелкие тревоги.
Она остановилась у двери, встряхнула головой — тихий звон колтов как будто отрезвил. Дёрнула ручку и вошла в наполненный гомоном девичьих голосов дом.
— Нежана! — воскликнула тут же звонкая Веселина. — А мы уж думать начали, что ты совсем нас позабыла!
— Насиделась дома, хватит, — она улыбнулась и прошла дальше, выбирая место на лавке поудобнее и посветлее.
Но многие уже оказались заняты. Веселина чуть подвинулась, приглашая расположиться рядом, и подталкивая соседку, зеленоглазую Лушу, которая на небрежный жест только красивые губы недовольно поджала. С Елицей они особой дружбы не водили: она казалась дочери охотника заносчивой и нелюдимой. А ещё Денко, на которого у неё когда-то были большие надежды, голову заморочила. Ладно хоть в привороте не обвиняла, но кто её знает, что будет дальше.
— Что, совсем надежду потеряла, что Денко от тебя отстанет? — рассмеялась Веселина. — Правильно. От него всё одно нигде не укроешься. Чего дома киснуть?
Посмотри-ка: с виду хохотушка легкомысленная, да не такая простая. И парни на неё летят, словно на огонёк, и девушки вокруг собираются, сами того не замечая, тянутся к ней. И вовсе не скажешь, что глупая, только красотой одной Лелей одарённая — многое понимает. А потому только с ней Елица за пять лет сошлась ближе всего.
Она, скинув плотную одежду, села рядом с подругой, укрепила рядом пряслице, стараясь не замечать, как смотрит на неё Луша. Другие же девицы, которых сегодня пришло всего пятеро, лишь поздоровались приветливо, как будто видели её в беседе совсем недавно. Только закипела работа, закрутились веретёна, как Веселина — первая соловушка в Звянице — затянула неторопливую песню. Елица прислушалась к знакомым словам, а через миг подхватила — голоса их слились так ладно, будто всю жизнь они вместе пели. Девушки совсем притихли, словно зачарованные. Даже дыхание как будто затаили. Одна лишь Луша пыхтела громко: и всё-то у неё не ладилось сегодня. То нитка запутается, то петелька соскочит, то кудель оборвётся. И что ж разобрало её так нынче? Ведь не первый раз вместе на посиделках собираются — и никогда присутствие Елицы не злило её так сильно.
И песня-то не была печальной: о том как речка бежит, а пригожий пастух на её берегу пасёт коз, тревожа душу тайком наблюдающей за ним девушки чудесным голосом свирели — а на сердце с каждым словом как будто тяжелее становилось. Елица с беспокойством поглядывала на дверь, подумывая о том, не стоит ли уйти сегодня ещё до того, как придут парни. Но решила, что спешный побег только вызовет насмешки девушек. А того пуще — можно с Денко где на улице столкнуться — ещё хуже будет.
Потому она осталась на месте, завершив первую на сегодня песню. Внутри встала масляной пеленой муть нехорошего предчувствия. И, забрав дыхание весны, что сегодня радовало всех, снаружи снова угрожающе завыл ветер. Девушки заговорили тихо, но Елица не слушала. Почему-то в голову лез только треск пламени в печи и голос непогоды, что навалилась снова. Но скоро захрустели по ломкому насту дорожки шаги. Зазвучали голоса парней — но не весёлые, а как будто приглушённые и озадаченные.