Враг моего сердца
Шрифт:
Первым вошёл Денко, окинул взором избу и в Елицу вперился. На его лице не промелькнуло и тени удивления, словно он точно знал, что сегодня встретит её здесь. Кто-то подтолкнул его в спину — проходи, мол, не задерживай. И вслед за ним ввалились остальные молодцы. И при виде их девушки тут же смолкли, а в глазах их погасли все искры первой радости.
— А я к тебе заходил, Нежа, — бросил Денко, проходя дальше, к печи, но отчего-то даже кожуха не снимая, будто сразу уходить собрался. — Думал нет тебя тут. А вам, девицы, всем по домам идти надо. Вести у нас недобрые.
Парни расселись по лавкам, не прерывая Денко: всё ж он сен старейшины, а значит среди молодых уважаемый — ему и слово первому.
— Что случилось? — Елица встала, стараясь не вскочить слишком резко.
Девушки, тараща от испуга глаза, начали помалу собирать пряслица, сматывать незаконченные уроки. Не похоже было, чтобы Денко шутил, хоть порой парни и любили придумать какую забаву, чтобы в заблуждение ввесть, а после посмеяться.
— Говорят, князь Борила Молчанович вместе с княжичем Отрадом погиб в последней схватке с остёрцами. Войско наше отступает, а те идут по землям к самому Велеборску. Глядишь и к нам скоро забредут. А там грабить примутся да бесчинствовать.
Девушки заохали, переглядываясь и не понимая, верно, что на такое можно сказать. Попросту не верилось. Денко рассказывал ещё что-то, вступили в разговор и другие парни, хоть сами толком ничего не знали. А Елица, снова опустившись на лавку, слышать их почти перестала, будто оглохла. Только смотрела перед собой, пытаясь осознать страшную весть. Давно она отца не видела, да казалось сейчас, будто вчера встречались. И мягко гладил он по макушке, как маленькую, приговаривал, что всё будет хорошо, и скоро она сможет вернуться в Велеборск. И Отрад подтрунивал над ней незло, предостерегая, чтобы в глухих отдалённых от стольного города весях она не поддалась на чары Лешего и не ушла с ним в чащу. Словно вокруг самого Велеборска не стояли дремучие, с пятнами старых и новых лядин, леса. И Хозяин их не наблюдал за каждым, кто входил в его владения.
Да только не уберегли, значит, духи и Боги, которым возносились перед боем щедрые требы, князя и его наследника. Обратил благосклонный взор Перун на остёрцев, что давно уже на землях своих едва не впроголодь живут, от лета до лета перебиваясь редкой дичью, засушенными грибами да кореньями.
Елица сморгнула слёзы — и быстро стёрла мокрые дорожки с щёк. Чтобы не видели. Встала на трясущиеся ноги и принялась надевать свиту, не попадая в рукава. Кажется, её окликнули, один раз и другой. Денко тронул за плечо, заставляя посмотреть на него.
— Ты не бойся, — долетел до слуха его голос, будто эхо в дупле старого дуба. — Мы за вас постоять сможем. Коли эти супостаты в Звянице появятся. И воевода нам поможет с кметями.
— Почти всё княжеское войско не смогло, а ты, значит, сможешь, — она зло посмотрела на него. Резанул голос острой ледяной кромкой — и парень даже шаг назад сделал, а девушки необрительно зашептались.
Елица схватила пряслице и вышла во двор, ни с кем не попрощавшись. Пошла, сбиваясь на бег, по неровной скользкой дорожке. Едва не упала, оцарапав ладонь о колючий наст, что покрывал сугроб: рукавицы-то в беседе оставила.
— Стой! Ноги переломаешь! — торопливые шаги настигли со спины, и крепкие пальцы поддержали под локоть. — Нежа… Неженька.
Она повернулась к Денко и повисла у него на шее, вжимаясь лицом в плечо. О многом он мог догадаться, увидев её слёзы, которые никак нельзя было удержать, но собственные тревоги, видно, застлали разум сына старейшины. А ещё небывалый порыв, что обрушила на него девушка, за которой он гонялся, как за зайцем в голодную пору. Парень принялся гладить её по покрытой платком голове и спине. И зашептал что-то неразборчивое, но ласковое.
— Не бойся. Всё хорошо будет, — тёплые губы коснулись виска. — Может, и не дотянутся они до нас. Не верю я, что легко до Велеборска дойдут. А там воеводы ещё людей соберут — прогоним их. Ну? Не плачь.
Он мягко целовал её лицо, проводил ладонями по щекам. А Елица и возразить не могла ничего — казалось, только слово скажет, шевельнётся лишний раз — и тут же рассыплется на осколки: такое страшное горе сковало её, будто обожжённая глина. Кто-то выглянул из беседы — и скрылся внутри снова.
Только когда Денко прижался к губам Елицы, она наконец очнулась. Дёрнулась назад, отталкивая его.
— А тебе всё одно подавай! — бросила гневно и снова домой пошла.
И как только допустила такое? А уж чего себе сын старейшины вообразил — одной только Макоши ведомо. Но парень упрямо поплёлся следом, не приближаясь, но и не теряя её из вида. Верно, и правда защитить хотел неведомо от кого. И тут только стало заметно, как поселилась в каждом дворе едва ощутимая тревога. Голоса звучали как будто громче обычного, разносясь по улице даже сквозь бревенчатые стены. Покинули беседу и девушки с остальными парнями: негромко переговариваясь, разошлись в стороны — по домам. Метнулся, завывая, вдоль тропинки ветер, бросил в спину ворох колючего снега, звякнул колтами у висков, забрался ледяной рукой под воротник.
Елица, так ни разу не обернувшись на Денко, добежала до своей избы и, неосторожно хлопнув дверью, встала у порога — словно силы все, собранные на дорогу, растеряла. Сновида встала с лавки в красном углу, где только что будто бы к Богам обращалась. Может, и просила чего. Может, надеялась, что слухи, долетевшие с запада до Звяницы неверные — и княже жив. Или такие чаяния наполняли сейчас только душу Елицы?
— Слышала уже, вижу, — проговорила старуха тихо, словно голос у неё вдруг сел. — Приходил Денко — рассказал. Посмотрела я — нет твоего отца в мире живых — ушёл.
Вот так — парой слов разбила всё, на что ещё можно было надеяться.
— А Отрад? — Елица негнущимися пальцами развязала пояс свиты.
— И брат твой тоже.
Сновида подняла взгляд — сумрачный, словно опрокинулась в него вся тёмная бездна ночного неба. И не могла пробиться сквозь эту потустороннюю пелену даже искра сострадания. Волхва всегда была женщиной суровой и не слишком ласковой. Наверное, поэтому её выбрал отец для обучения дочери — чтобы в ежовых рукавицах держала. Но и тепла от неё можно было дождаться не больше, чем от заледеневшего полена.