Враг неведом
Шрифт:
На безупречном теле ламии не осталось ни единой раны. Она дышала медленно и мерно – однако Буян готов бы поклясться, что дыхание это с каждым днём становится всё слабее и слабее.
Буян ухаживал за ней как мог. Близились холода, нужно было укрытие – и он затеял строительство. Выбрал самое глухое место, надеясь, что уж тут точно не найдут; но, помимо этого, не жалея сил, таскал дёрн, вознамерившись обложить им не только крышу, но и стены, так, чтобы со стороны шалаш походил бы на обычный холм, каких немало в здешних лесах.
Что случилось с Лиззи, что вообще происходит в клане, он не
Он боялся схватки, боялся, как бы вновь не пришлось убивать или хотя бы ранить своих, однако всё обошлось. Незамеченным он возвращался назад, свежевал дичину, варил мясо в большом каменном котле (счастливая находка, что бы он без неё делал!), поил бесчувственную Ольтею… а потом долго сидел возле неё, глядя на замершее лицо и едва-едва заметно подрагивающие ресницы. С каждым днём они подрагивали всё реже и всё слабее…
Сегодня день оказался и вовсе дурным. Губы ламии так и не открылись, когда Буян поднёс к ним сплетённую из коры плошку с горячим, дымящимся варевом.
И тогда он испугался. Испугался даже сильнее, чем в тот проклятый день, когда они со Ставичем и Стойко нарвались в лесу на серую боевую копию Творителя Дромока.
Он уже знал, что такое одиночество. И, видит простивший его Великий Дух, второй раз он ни за что бы не остался один. Тогда он этого не понимал. Цена, заплаченная за осознание этого, была непомерно высокой.
Он растерянно поставил плошку на камни. Раньше он надеялся, что всё наладится, что в один прекрасный день Ольтея придёт в себя; гнал прочь чёрные мысли, а вот теперь понял – как и Лиззи, ламия медленно умирает. И есть только одна сила, способная её спасти.
Великий Дух? О нет, конечно же, нет! Всеотцу нет дела до ведунских тварей. Для него они все на одно лицо. Вседержитель лишь терпит их, посланных для испытания твёрдости и праведности Его детей. Значит – надо вновь идти… к Творителю Дромоку. Просить. Невесть как, но просить. Отчего-то Буян не сомневался, что Дромока едва ли тронет смерть какой-то там ламии. Для Творителя все они были не более чем «копиями», созданными для определённой цели. Захочет ли он лечить Ольтею? Ведь заставить его нельзя. Никакими силами…
Что будет с ним самим, перебившим немало созданий того же самого Творителя, Буян даже и не подумал.
Сказано – сделано. Завернул бесчувственную ламию в кособрюхову шкуру, легко, точно перышко, закинул на плечо, подпёр дверь «шалаша» колом и пустился в дорогу.
Он рассчитывал добраться до Змеиного Холма самое большее за три полных дня пути.
* * *
К полному удивлению Фатимы, Лиззи медленно, но верно выкарабкивалась. Куда-то бесследно исчез зелёный призрачный гной, заполнявший жилы вместо простой, здоровой крови, щёки приобрели обычный цвет, девчушка пришла в себя.
И оказалось, что она ничего, ну просто ничегошеньки не помнит. Как Фатима ни билась, ни
Тем временем клан продолжал ретиво прочёсывать окрестные леса. Точнее, ретивость он проявлял лишь в её, Фатимы, сообщениях Учителю; сама же Вождь-Ворожея понимала, что несколько кривит душой. Старалась лишь примерно четвёртая часть, в основном девчонки постарше; остальные же лишь, как говорится, отбывали наряд.
Вызывала подозрения и неразлучная троица – Дим, Джиг и Лев. Дим повадился куда-то исчезать, да так ловко, что выследить его не удалось и самой Фатиме. Парень мастерски уходил от преследования; а если вместе с ним отправлялись человек тридцать, то он просто не делал попыток скрыться. Однако людей не хватало, и Фатиме скрепя сердце приходилось мириться с отлучками Дима.
Вождь-Ворожея присматривалась к нему особенно пристально ещё и потому, что, если бы не Учитель, – Ключ-Камень после осуждения Чаруса и гибели Кукача достался бы ему, Диму. Кто знает, не задумал ли длинный, тощий молчальник какие-нибудь козни? Не готовит ли втихомолку ловушки?
Впрочем, вскоре объяснение этим отлучкам нашлось. В клане стало плохо с мясом – из-за облавы на Джейану оказались заброшены всегдашние осенние охоты, – и тут Дим открыто, ни от кого не скрываясь, явился после очередного своего исчезновения в клан, сгибаясь под тяжестью туши молодого оленя. Молча подошёл к дверям домика Фатимы, молча сбросил груз на крылечко, молча кивнул подбежавшим девчонкам – разделайте, мол.
– А у самого – ручки отсохнут? – подбоченилась Викки, одна из помощниц Фатимы по части запасов. С недавних пор (и с лёгкой руки Фатимы, скажем прямо) вся не просто тяжёлая, а и почему-либо неприятная работа оказалась переложена на плечи юношей. Раньше мужским делом было добыть – разделывали и запасали мясо впрок куда более сведущие в травах девчонки.
Дим медленно поднял голову, прямо взглянул Викки в глаза, усмехнулся, ничего не сказал и прошёл прочь.
– Эй! – крикнула девушка. – Забыл своё место, что ли?! Быстро давай шкуру снимай!
Это оказалось ошибкой. Когда Дим повернулся, малоподвижное его лицо, на котором почти никогда не отражалось никаких чувств, было совершенно белым от бешенства. Он не носил боевого меча, но копьё с железным навершием уже смотрело Викки в живот. Глаза Дима сузились, он качнулся, потёк вперёд мягким охотничьим шагом, каким привык подкрадываться к жертве, так, чтобы даже чуткое ухо осторожного зверя не уловило и малейшего шороха.
« – Эй, эй, ты чего? – только и успела пискнуть Викки. В следующий миг тяжёлое древко крутнулось с неожиданной быстротой, подсекло ей ноги, и девушка, охнув, плюхнулась прямо на задницу.
Кое-кто из мальчишек помладше прыснул.
– Что здесь происходит? – вихрем вылетела из-за спин Гилви, рыжие волосы растрепались по ветру – так бежала. – Что случилось? Викки! Дим! В чём дело?!
Парень не удостоил её ответом. Нарочито медленно закинул копьё на плечо и процедил сквозь зубы, обращаясь ко всё ещё сидевшей Викки.