Враг всего сущего
Шрифт:
Кэб остановился в двух шагах от парадного входа, украшенного разноцветными гирляндами и шарами. Несколько масляных фонарей, освещавших площадку для парковки кэбов и карет, создавали иллюзию карнавальной ночи.
— Приехали, сэр, — прохрипел кэбмен.
— Спасибо, — ответил я. — Сколько с нас?
Кэбмен назвал цену (вот мерзавец, пользуется тем, что клиент не хочет уронить себя в глазах дамы), я вышел из кабины, огляделся по сторонам, вдохнул беспечный воздух светской жизни и вытащил из кармана мелочь:
— Сдачи не надо! — затем помог Лиринне спуститься на землю.
Кэб
— Добрый вечер, — поприветствовал он. — Могу я увидеть вашу членскую карточку?
Я показал карточку, которую дал Гвенни. Швейцар поднёс её поближе к близоруким глазам, убедился, что она не поддельная и отдал со словами:
— Всё в порядке. А дама?
— Она со мной, — ответил я.
Швейцар вздохнул и посмотрел с неодобрением. Насколько я знаю толк в заведениях подобного рода, обеспечение дамским эскортом одна из их специализаций, и гостя, пришедшего со своей спутницей, тут не особенно жалуют — клуб теряет дополнительные барыши. Наконец, не найдя предлога для того, чтобы придраться и отказать в праве доступа в святая-святых «Серпентария», швейцар разрешил с неподдельной грустью:
— Проходите, пожалуйста. Приятного вам времяпрепровождения.
— Спасибо, — кивнул я и вошёл во чрево ночного клуба.
Думаю, при свете дня «Серпентарий» производил бы не столь яркое впечатление, но, в освещении обильного числа люстр со свечами и канделябров, заведение выглядело просто шикарным. Повсюду настелены ковровые дорожки, стены задрапированы тяжёлыми и роскошными шторами преимущественно зелёного цвета. Очень много ниш, в них стояли мраморные статуи, и били небольшие фонтанчики. От обилия позолоты на ручках дверей и поручнях лестниц слепило глаза. Повсюду сновали предупредительные и улыбающиеся слуги в ливреях, готовые выполнить любую блажь и прихоть гостя. Лопающиеся от сознания собственной важности господа ходили, окружённые стайками молоденьких смазливых девиц. Большинство девушек по возрасту годилось своим кавалерам во внучки, но это никого не смущало. Девицы томно прижимались к плечам мужчин и время от времени смеялись над плоскими остротами и бородатыми анекдотами кавалеров. Периодически раздавались раскаты громкого мужского хохота и притворное хихиканье барышень.
Лиринне здесь сразу не понравилось, я понял это по застывшему выражению скуки на её лице. Она была эльфом — дитём леса и природы, где всё настоящее, органичное, лишённое притворства и лжи. А в этом мирке мыльных пузырей, затхлой атмосферы и искусственных эмоций Лиринна чувствовала себя потерянной. Мне после ухода жены хорошо знакомо это чувство, но я был человеком, а, как известно мы, люди, можем освоиться везде. Бросьте нас в воду, и, спустя время, следующее поколение отрастит жабры. Наверное, поэтому эльфов, гномов и илонов становится всё меньше, а нас, людей, наоборот, всё больше. Когда-нибудь в этом мире останемся только одни мы, хорошо, что я не доживу до этого часа.
— Не переживай, девочка, —
Тут меня толкнул плечом очень высокий человек в довольно необычном для этого места наряде — на нём была обычная куртка из плотной ткани с капюшоном, серые штаны и ботинки на толстой подошве. Длинные русые волосы опускались чуть ниже плеч. Черты лица тонкие, глаза злые и колючие. Интересно, как он здесь оказался? Неужели швейцар пропустил? А может быть это какой-то богач известный своими причудами? Тогда на него никто точно не обратит ни малейшего внимания.
— Простите, — извинился высокий, и поспешил вперёд, туда, где перед небольшой сценой стояли небольшие уютные диванчики. Мы последовали его примеру.
Публики было немного, основной контингент появлялся заполночь, и большинство мест пустовало. Я ощутил голод, эльфийка тоже давно ничего не ела. Что ж, раз мы здесь, то почему бы ни отведать местной кухни? Понятно, что еда и выпивка стоят немало, но раз пошла такая пьянка — чего скупиться?! Мы сели поближе к сцене, дождались пока официантка в наряде — змеиной чешуе, принесла меню, сделали заказ (прожаренный бифштекс для меня и салат для Лиринны, а так же спиртное) и стали смотреть представление, разворачивавшееся на сцене. Оказалось, что вкусы у власть предержащих были вполне заурядные.
Конферансье объявил выход Акуры — «самого сильного человека на свете». Маленький оркестр, спрятавшийся в оркестровой яме, грянул туш, и на сцену вышел человек раза в два крупнее швейцара, стоявшего возле входа. Силач был раздет до пояса, и публика с восхищением наблюдала за шарами мускул, перекатывавшимися по телу. Атлет немного поиграл мышцами груди. Мне стало завидно: будь я, таким, как он, и многие проблемы решились бы сами собой.
Сперва Акура побаловался здоровыми гирями, с каждым заходом число, поднимаемых гирь, росло. Потом силач согнул на шее железный лом, толщиной с кулак, разорвал стальную цепь, а когда по-настоящему разогрелся, стал вколачивать голыми руками гвозди в дубовые дощечки.
Конферансье выступил вперёд и объявил:
— Почтеннейшая публика, а сейчас смертельный номер! Слабонервных просим удалиться.
Застучала барабанная дробь. Акура встал на четвереньки, перед ним положили доску, раза в два толще тех, что были раньше. Силач взял в руки гвоздь, слегка воткнул в доску так, чтобы он не падал, поднял маленькие поросячьи глазки и окинул притихшую публику выжидающим взором.
— Давай Акура, будь молодцом! — громко крикнул кто-то из передних рядов.
Атлет довольно улыбнулся, потом лицо его побагровело и вздулось, пот потёк с него градом, накапливаясь в маленькой лужице. Акура напрягся и вдруг резко ахнул лбом по головке гвоздя — меня аж передёрнуло, показалось, что в наступившей тишине раздался треск проломленного черепа. Затем силач приподнялся и с гордостью продемонстрировал вколоченный по самую шляпку гвоздь. Публика взорвалась аплодисментами.
— Чем только вы, люди, не зарабатываете на жизнь, — грустно произнесла Лиринна.