Враг
Шрифт:
Весельчак с растущим изумлением следил за их быстро удаляющимися головами, лихорадочно вспоминая все, что только слышал об этой необычной породе лошадей. Однако так и не смог выудить из памяти никаких сведений о любви этих животных к купанию. Вроде не должны они так уверенно вести себя на глубине? Не должны плавать, подобно мифическим русалкам? Но Карраш совершенно спокойно удалялся, чувствуя себя в воде более чем уверенно. И остановился только тогда, когда достиг середины разлива.
Изумленный воин не сразу понял, зачем могучий гаррканец забрался в такую даль, для чего вдруг медленно пошел по кругу, с каждым витком расширяя
Когда-то давно, почти в прошлой жизни, когда ему довелось пересечься с отрядом бессмертных, он уже слышал эти чарующие ноты. Слышал, но до сих пор не мог забыть, потому что они поразили его до оторопи, до полного забытья, в какие-то жалкие минуты заставив душу плакать и смеяться, выть от тоски и ликовать от необъяснимого счастья, растворяться в незнакомой мелодии, как в объятиях любимой женщины. Они вырвали его из привычного окружения, погрузив на мгновение в полный чудес мир, растворили в себе, убаюкали, посулили вечное блаженство… а потом безжалостно вышвырнули обратно, в жестокую реальность, оставив после себя чувство щемящей тоски, грызущее понимание собственного несовершенства, странную нежность к открывшемуся чуду и сожаление, что больше никогда в жизни он не сможет вернуться в это волшебное мгновение.
И вот оно снова пришло.
Рыжий оторопело опустился возле обрыва, неотрывно следя за движениями плывущего гаррканца и не веря, что все происходит на самом деле. Он уже не думал скрываться, потому что то, что происходило, было абсолютно невозможно. Неправильно. Нереально. Как это?! Мальчишка — и эльфийская флейта?! Но Белик не просто держал ее в руках, а еще и играл! И как играл! Сердце само рвалось навстречу, едва не выскакивая из груди. Внутри что-то сладко замирало в предвкушении чуда. А душа настойчиво просилась вперед — туда, откуда слышалась тихая нежная музыка.
Карраш двигался плавно и так легко, будто отрастил вместо копыт настоящие ласты. Бесшумно скользил по водной глади, кружась в необычном танце и полностью отдаваясь чувству пьянящей свободы, которое дарила чарующая мелодия. Карраш действительно радовался, как ребенок. И он танцевал, то скрываясь под водой почти полностью, то снова показываясь на поверхности. И был, кажется, по-настоящему счастлив.
А ведь на нем даже седла не было! Но пацана это, похоже, не слишком заботило: стиснув коленями мокрые бока гаррканца, он безостановочно играл на крохотной деревянной трубочке, умудряясь не прерваться ни на миг. Даже тогда, когда мечтательно прикрывший глаза Карраш надолго погрузился на глубину и от восторга едва не утопил молодого хозяина.
В последний момент, правда, Белик все же спохватился: перехватил мощную шею левой рукой, а правую опустил под воду, заставляя волны пройти сквозь еще поющую флейту, обволакивать ее, обнять и подарить ей новое звучание. Карраш тем временем закружился все быстрее, увлекая наездника за собой и вызывая на воде расходящиеся круги, но мелодия, как ни странно, не угасла: напротив, она будто впитывала в себя реку, наполнялась ее силой. Стала мягче, но вместе с тем и настойчивей, будто эльфийский инструмент имел собственную душу и играл сейчас сам по себе. Тем чистым, безупречным звучанием, что доступно лишь шедевру настоящего мастера. И это было прекрасно…
Весельчак не знал, сколько времени просидел на одном месте, слушая волшебные отзвуки медленно умолкающей флейты. Не помнил уже, зачем искал этого наглого сорванца. Позабыл про Дядько, что с таким же умиротворением слушал племянника на берегу, и не думал о том, что седому наверняка не понравится присутствие наблюдателя. Он просто сидел, прислонившись к какому-то дереву, и с жадностью впитывал последние мгновения эльфийского чуда, а очнулся только тогда, когда снизу послышался резкий плеск, топот копыт и шум стекающей воды.
— Хоть убей, но я до сих пор не понимаю, — устало произнес Белик, отжимая короткие волосы. — Как могло получиться, что такие искусные убийцы, как темные, могли создать подобные вещи? Это что, извращенное понятие красоты? Или стремление казаться лучше, чем они есть?
Седовласый бросил ему полотенце.
— Может, они просто стараются развиваться разносторонне? Кто может стать лучшим лекарем, как не убийца, знающий человеческое тело до последней косточки? Кто, как не прирожденный поэт, может убить всего лишь словом? Кто, как не музыкант, способен похитить чужое сердце?
Пацан ловко спрыгнул на землю и принялся оживленно сушить мокрую шевелюру.
— Все равно не понимаю. Сколько лет прошло, а до сих пор задаюсь вопросом: зачем ушастому уроду понадобилось таскать с собой флейту? Он что, действительно был музыкантом? Подрабатывал таким образом по дороге? Или это просто увлечение?
— Спроси у Таррэна.
Белик, замерев на середине движения, неожиданно нахмурился.
— Шутишь, Дядько? Или смерти хочешь? Моей или его?
Страж только вздохнул.
— Перестань. Между прочим, у тебя получается ничуть не хуже, чем у настоящего эльфа.
— Не сравнивай меня с эльфом!
— Извини. Я не это имел в виду: конечно, ты — урожденный человек с совершенно обычной родословной, твои родители — самые обычные люди, которым сильно не повезло с местом жительства. Дело в другом: просто уже сейчас становится хорошо заметно, что тот темный…
— Дядько, не напоминай, — угрожающе протянул пацан, гневно сверкнув глазами. — Того эльфа давно нет на свете, родовой перстень разбит, но поверь: мне очень нелегко каждый раз видеть твоего драгоценного ушастого и молчать. Я и так оказываю ему больше доверия, чем следует: как видишь, мы все еще едем вместе. Так что не требуй от меня большего. А то, как я выгляжу, не имеет абсолютно никакого значения. С этим я давно смирился, кое-какие преимущества такая внешность тоже дает, но это совершенно не значит, что прошлое забыто. Его нельзя забыть, понимаешь? И простить тоже нельзя.
Белик коротко взглянул на опекуна, подхватил свои вещи и скрылся в кустах, оставив Стража дожидаться своего возвращения. Карраш смирно встал в сторонке, как и положено воспитанному скакуну, но при этом выглядел абсолютно счастливым и немного задумчивым.
Весельчак бесшумно отполз под прикрытие деревьев и поспешил покинуть берег, пока его не обнаружили. Отчего-то ему показалось, что попутчики не обрадуются соглядатаям, поэтому он бесшумной тенью скользнул в темноту, поднырнул под низкие еловые ветви, опустившиеся чуть ли не до земли, а затем кружным путем направился в оставленный лагерь, нервно покусывая губы.