Враг

Лисина Александра

От грохота тяжелых копыт отчетливо задрожали стены, на пол упало несколько глиняных кружек. Затем снаружи раздался скрежет сминаемого железа, за ним — неверящий возглас эльфа и звук удара, заставившийся его осечься. После чего — новый грохот, жуткий треск и отчаянный мальчишечий голос, в котором прорезался ужас:

— Карраш! Не смей его трогать!

Поняв, наконец, что снаружи никого не убили, караванщики опомнились и гурьбой высыпали на улицу, намереваясь спасти хотя бы пацана. Правда, пока не знали, от кого: то ли от Элиара, а то ли от неведомого чудовища. Однако, стремглав вылетев сквозь изрядно

покосившийся проем и окинув широко раскрытыми глазами разгромленный двор, они испуганно замерли.

Как оказалось, Элиар был жив. И почти невредим, если, конечно, не считать порванной сорочки, уже окрасившейся кровью, да отпечатка копыта на груди. Причем, судя по нечеткому следу, Карраш слегка промазал, и его удар пришелся вскользь. Но он все равно отбросил высокомерного светлого на несколько шагов, изрядно вывозив в дорожной пыли и заставив сморщиться от боли в ребрах.

О том, сколько попыток достать верткого противника пропали впустую, можно было судить по вспаханной на глубину копыта земле, жалким остаткам конюшни, разгромленным ступенькам у входа и раскиданным по окрестностям нещадно переломанным доскам.

Судя по всему, завидев в руках перворожденного меч, гаррканец пришел в настоящее неистовство и, вырвав ограждения стойла, ринулся спасать хозяина. При этом не только разломал стену конюшни, но и выбил плечами несущие балки, сломав крышу, развалил по пути все, что только можно, и буквально грудью пробил себе дорогу наружу.

Теперь же взбешенный скакун метался в паре шагов от помятого светлого и люто грыз землю в тщетной попытке добраться до ненавистного эльфа. Элиар был просто не способен сейчас сопротивляться — так и сидел на траве, не в силах прийти в себя. Его покореженный меч валялся в кустах. А здоровенный жеребец стоял напротив него на коленях, припав на передние ноги, напрягался всем телом и упорно пытался подняться. Но не мог, потому что повисший на его шее Белик, намертво обхватив руками страшновато изменившуюся морду гаррканца, упорно пригибал ее к земле.

Мальчишка тяжело дышал, на побагровевшем от натуги лице блестели капельки пота, дыхание вырывалось рваное, хриплое. И только сейчас стало отчетливо видно, насколько силен хрупкий с виду подросток, какая мощь кроется в его тонких запястьях, сумевших удержать взвившегося на дыбы зверя, которого язык не поворачивался назвать простым конем.

Они, несомненно, боролись, почти не уступая друг другу, — обезумевшая от ярости скотина и беззащитный ребенок, у которого хватало сил удерживать это чудовище на месте. Более того: в какой-то момент Белик извернулся и, изогнувшись всем телом, оплел толстую шею Карраша еще и ногами, а затем снова стиснул, заставив бьющегося скакуна закашляться. Сам пацан побледнел, напрягся еще больше, но держал свою зверюгу до тех пор, пока взбешенный гаррканец наконец не сдался и не упал обессиленно на бок.

Белик упал вместе с ним, ударившись плечом и левым бедром, однако хватку не ослабил. Неимоверным образом вывернув конскую голову, он надавил на горло гаррканца еще сильнее, вынуждая верного друга отказаться от настойчивого желания убивать.

Чего ему это стоило, знал, наверное, только побледневший до синевы Дядько, застывший на крыльце рядом с Таррэном. Однако даже безнадежному дураку было сложно недооценить сумасшедшую силу Карраша. Это было понятно по вздувшимся под кожей мышцам, но вылезшим наружу венам, хищному блеску в глазах, нещадно вспаханной земле и тем разрушениям, что царили сейчас во дворе. Будто это не конь тут метался в попытке убить ненавистного эльфа, а настоящая хмера.

Правда, и сейчас Карраш не желал сдаваться: его передние ноги безостановочно скребли землю, царапая ее выскочившими из копыт когтями — толстыми, почти с ладонь, немного загнутыми, как петушиная шпора, и невероятно острыми. Удлинившаяся морда неистово щелкала клыками, которые в этот момент потеряли всякое сходство с зубами травоядного. Тугие бока ходили ходуном. Пушистый хвост стал жестче, тоньше и хлестал воздух так яростно, что, казалось, рассекал его как хлыстом, а во взгляде потемневших от гнева глаз стояло такое бешенство, что даже темному эльфу стало не по себе.

— Перестань… Карраш, хватит! — задыхаясь, выдавил Белик. — Ну не надо… Я же не могу держать тебя вечно. Остановись, слышишь?! Плевать на ушастого, пусть живет!

Карраш захрипел и рванулся снова.

— Он же пошутил, честное слово! — простонал пацан, хорошо понимая, что его сил надолго не хватит, а остальные ничем не помогут — скакун не подпустит к себе никого больше. Дядько, кстати, прекрасно это знал, а потому мудро не приближался сам и остальным не позволял. — Карраш! Перестань! Он не хотел ничего дурного! Просто развлекался, дурачился, веселился… Да хватит же! Не надо, слышишь?! Остановись, он же… С’сош!

— Г-р-р!

— А ну замри, скотина проклятая, или зашибу! — вдруг обозлившись, чужим голосом рявкнул Белик. — Небом клянусь, покалечу!

От его рыка дрогнули даже бывалые воины, а когда у пацана странно полыхнули глаза, по коже у многих пробежали холодные мурашки: радужки у мальчишки внезапно налились ядовитой желтизной, которая на фоне голубого фона показалась им совсем жуткой. А вороной наконец-то застыл как парализованный и очень осторожно, но вполне осмысленно покосился на хозяина.

Белик со злости едва не влепил по оскаленной морде кулаком, но заметив, что окрик подействовал, все же опустил занесенную руку.

— Умница. Ну все, хватит, — донесся до людей его увещевающий голос, мгновенно утративший пугающие нотки. — Не надо ни на кого бросаться, он не враг. Он совсем не хотел меня поранить, только напугать чуть-чуть, совсем капельку… Элиар! Эй, ушастый! Да очнись, наконец, и скажи, что так и было!

— А-а-а… — невнятно промычал не пришедший в себя эльф.

— Вот видишь? А ты его чуть не прибил. Ну разве можно кидаться на незнакомых эльфов очертя голову? А если бы он тебя поранил?

Карраш поморщился и соизволил даже презрительно фыркнуть. Но голос хозяина сделал свое дело — ноги гаррканца прекратили наконец загребать распаханную землю, шипы с тихим щелчком вернулись в раздвоенные копыта, а в глазах постепенно угас бешеный огонь. Наконец гаррканец в последний раз шумно выдохнул и обмяк.

Белик продолжал поглаживать взмыленный бок и что-то шептать в остроконечное ухо. Он тоже тяжело дышал, лицо оставалось бледным, усталым, будто недавняя борьба заставила его выложиться полностью. Правда, едва Дядько неуверенно шагнул в их сторону, у Белика моментально изменилось лицо.