«Враги народа» за Полярным кругом (сборник)
Шрифт:
В годы «Большого террора» репрессий против эвенков в северных районах Якутии документально не зафиксировано. Разумеется, масштаб репрессий в это время в республике был не меньшим, чем по всему СССР, но по счастливому стечению обстоятельств они не коснулись северных эвенков. Зато эстафету от якутских чекистов приняли чекисты красноярские. 27–28 декабря 1937 года, после недолгого следствия Тройкой УНКВД Красноярского края приговорены к расстрелу охотники-оленеводы Таймырского национального округа И.Н.Большаков (станок Долганы), Я.А.Анциферов (станок Тунгусы), И.К.Бархатов (станок Бархатово) и председатель Кочевого совета Г.И.Безруких (станок Самоедская речка), обвинение в источнике – участие в контрреволюционной повстанческой организации – указано лишь для И.К.Бархатова; возраст осуждённых – от 36-ти до 57-ми лет. В 1937 году (точная дата отсутствует) был приговорён к расстрелу 70-летний оленевод из фактории Хета Р.Р.Верещагин.
1939-й год на Таймыре для здешних арестованных эвенков (они содержались в следственном изоляторе НКВД в Дудинке) был годом прекращений дел после годичного и более предварительного заключения, но не всегда по «реабилитирующим обстоятельствам». Куда чаще дела прекращались «за смертью подследственного»: 15 января по этой причине прекращено дело против 36-летнего оленевода с Хантайского озера, антисоветского «агитатора» Я.Г.Калмагирского, проведшего в заключении восемь месяцев; 21-го августа – против «повстанца», «террориста» и «агитатора» (ст. ст. 58–2, 8, 11 УК) 80-летнего (!) охотника из станка Тембенчи Н.И.Комбагиря, проведшего в заключении год; 8-го сентября – против «агитатора» и «члена контрреволюционной организации» 70-летнего бывшего шамана, охотника Ф.А.Комбагиря из фактории Киримки, умершего на четырнадцатом месяце заключения; 11-го сентября – против 21-летнего «антисоветского агитатора», охотника из станка Хантайка Н.Г.Килмагирского, проведшего в заключении тринадцать месяцев; 16-го сентября – против «агитатора» и «члена КРО», оленевода из станка Тунгусы 46-летнего И.А.Анциферова, умершего после одиннадцати месяцев заключения; 15 октября – против «агитаторов» и «членов КРО» 61-го летнего Н.Е.Верещагина, «единоличника», и 32-х летнего И.В.Ерёмина, оленевода, оба они – из станка Волочанка, оба умерли после четырнадцати месяцев заключения. Лишь для двоих таймырских эвенков прекращение дел и освобождение произошло не по причине смерти: 19 сентября УНКВД Красноярского края принимает решение об освобождении после десятимесячного заключения 44-х летнего И.И.Кочнева из фактории Коченяты, арестованного за «агитацию» и «участие в контрреволюционной организации»; 15 октября Таймырский окружной суд прекращает «за недоказанностью обвинений» дело против 38-летнего «антисоветского агитатора», единоличника из станка Камень К.Н.Катыгинского; более того: в апреле 1940-го года тот же суд вновь рассматривает его дело и выносит оправдательный приговор. Однако в мае 1942 года ставший членом колхоза охотник К.Н.Катыгинский вновь арестован и в апреле 1943-го тем же судом осуждён на семь лет заключения в ИТЛ (обвинение источник не указывает). 29 декабря 1939 года Эвенкийским окружным судом оправдан «агитатор» и «член КРО» 37-летний охотник и оленевод из Илимпийского района Таймырского округа И.И.Аксёнов, он провёл в заключении почти полтора года.
16-го апреля 1940 года Таймырский окрсуд рассматривает дело «членов контрреволюционной организации и антисоветских агитаторов», уже проведших в заключении полтора года, оленеводов из разных станков Таймыра. 30-летний А.Г.Безруких получает шесть лет заключения в ИТЛ, 32-летний Н.А.Нефёдов оправдан, дела против 50-летнего Ф.Ф.Большакова и 59-летнего И.С.Ероцкого прекращены «за смертью обвиняемых». 17 января тот же суд выносит оправдательный приговор обвинённому всё в той же «агитации» и «участии в КРО» шаману из станка Рассоха 37-летнему Ф.К.Ерёмину, который провёл в заключении полтора года.
В 1947-м году в списке органов, карающих северных эвенков, вновь появляются якутские чекисты. В марте 1946 года арестован колхозник из Оленёкского улуса 46-летний К.А.Николаев по обвинению в «организации массовых беспорядков, сопровождающихся погромами» (ст. 59–2, 59–11 УК) и 11 февраля 1947 года Верховным судом Якутской АССР приговорён к высшей мере наказания, Верховный суд РСФСР 14 июня заменяет расстрел десятью годами лагерного заключения.
Предъявленные эвенкам обвинения (в случаях, когда они указаны), особенно в первой половине 1930-х годов, различны в северной Якутии и на Таймыре. Повстанческая деятельность (ст. 58–2 УК), зачастую трактуемая
В северной Якутии в 1929–1935 гг. (напомним, что «Большой террор» не затронул здесь эвенков) к высшей мере наказания были приговорены четыре человека, к десяти годам заключения в ИТЛ – двое, к пяти годам – двое, к трём годам – пятеро, к трём годам заключения условно – шестеро, в наказание засчитан срок предварительного заключения – пятерым, запрещено на три года проживание в северных районах Якутии – семерым, в отношении восьмерых дело по недоказанности обвинения и реабилитирующим обстоятельствам дела прекращены. В эти данные не включён осуждённый в 1946 году А.К.Николаев (см. выше). На Таймыре, где репрессии проходили в основном в период «Большого террора», положение иное: к высшей мере наказания осуждены девять эвенков, к заключению в ИТЛ не приговорён ни один, освобождёны по прекращении дел (в 1939 году) – трое, но умерло в заключении семеро. В 1939–1941 гг. из таймырских эвенков осуждены к семи годам ИТЛ – один, к шести годам – один, оправданы судом – трое, умерли в заключении – двое.
Не зафиксированы документально [«Жертвы …» ] репрессии против нескольких малых народов, живущих в приарктических районах СССР: хантов (в неарктических районах репрессирован один), манси (в неарктических районах репрессировано двое), энцев, коряков Чукотки (всего в неарктических районах репрессировано 114 человек), кереков, эскимосов Чукотки.
Картина репрессий по политическим мотивам коренных народов Советского Севера в целом укладывается в историю политических репрессий в СССР. Однако эти репрессии имели некоторые специфические черты.
Можно считать установленным факт внесудебных репрессий (скорее здесь подошло бы понятие «расправа») против участников вооружённого сопротивления ненцев на Ямале в 1934 и 1943 гг., долган, ненцев и эвенков на Таймыре в 1932 г. и, вероятно, чукчей на Чукотке в 1949-м.
Репрессии против некоторых народов были геополитически детерминированы, в первую очередь это относится к репрессиям против саамов, имеющих тесные родственные связи с соплеменниками в соседних «буржуазных» странах. Естественно, с точки зрения властей, было подозрение в их «шпионской деятельности», что и подтверждается аномально высоким числом осуждённых по этой статье УК. Одновременно имеющие такие же связи с соплеменниками на Аляске чукчи и эскимосы репрессиям практически не подвергались, возможно, в связи с удалённостью районов их проживания и, частично, кочевого или полукочевого образа жизни.
Хронология и характер репрессий против некоторых народов Севера имели в своёй основе историю гражданской войны на территории их проживания. Прежде всего это относится к репрессиям против эвенков северной Якутии, где в 1920–1930-х годах преобладали осуждения за «повстанческую деятельность».
Даже поверхностная попытка установить родственные связи арестованных (отцы и сыновья, братья) говорит о том, что зачастую репрессиям подвергались все мужчины семей или их значительная часть.
Отличительной чертой репрессий против малых народов является высокая смертность представителей некоторых народов, прежде всего – кочевых оленеводов ненцев, долган, чукчей и эвенков, в заключении ещё под следствием.
Наконец, следует указать на одну специфическую особенность репрессий против народов Севера. Зачастую действия чекистов обрекали на голод и смерть и оставшиеся на свободе семьи арестованных, особенно когда из станка забирали почти всех мужчин. Это проявилась, как мы видели, к семьям ненцев – участников «мандалады». По свидетельству камчатского журналиста В.Демченко (Архив НИПЦ «Мемориал», Ф. 2, Оп. 1, Д. 53), при аресте коряков – охотников, оленеводов и рыбаков – изымались возможные орудия преступления: огнестрельное оружие и ножи, так что ни убить, ни разделать оленя и даже рыбу было нечем. Вряд ли мурманские, красноярские и другие чекисты, в отличие от своих омских и камчатских коллег, эти «вещественные доказательства» совершённых и готовившихся «преступлений» оставляли семьям.