Враги общества
Шрифт:
Остается этика, относительно этой области и я могу кое-что сказать. По сути, могу сказать только одно — она держится на том, что так отчетливо сформулировал Шопенгауэр, — на сострадании.
По праву превозносимое Шопенгауэром, по праву попираемое Ницше, сострадание — основа любой морали. И я — мое мнение не новость — на стороне Шопенгауэра.
На сострадании не построишь сексуальной морали, но и это скорее достоинство, чем недостаток.
А вот суд и право могут на него опереться.
И даже без особых усилий. Обойдясь
Остается вечной загадкой возникновение сострадания,Шопенгауэр говорит о нем всегда с подспудным опасением. Ведь сострадание всего лишь чувство,нечто непрочное по самой своей природе, и все-таки вновь и вновь оно проявляется в каждом новом поколении…
Естественно, на ум приходит тревожный вопрос: а что, если вдруг сострадание исчезнет?
Думаю, что тогда исчезнет и человечество.
Думаю, что исчезновение такого человечества не будет большой потерей.
И тогда стоит пожелать появления иного мыслящего существа, более расположенного к сотрудничеству, лучше приспособленного по своим природным качествам к духовному росту (я говорю о виде более высокоорганизованном, чем приматы).
Прощание с гуманизмом не обязательно ведет к расставанию с моралью, вытекающей из поверхностного представления о мире как о сосуществовании отдельных особей.
Не важно, смертны они или нет.
В сущности, я возвращаюсь к абсолюту.
И нахожу, что это неплохая новость.
К ограниченному абсолюту (закон морали жесток, но поле его воздействия ограниченно). Что сказать о тех, кто вне этого поля? Они находятся в зоне свободной воли? Да, это так, соглашусь и я. И даже предположу, что в этом есть определенный смысл. Свобода воли во всем, что не имеет нравственного значения (а таких вещей немало, и трагедия нашего чересчур контролируемого общества, как мне кажется, в том и состоит, что эта область произвольно сужается).
Да и, честно сказать, не очень-то я верю, что воля свободна.Доказательства Спинозы (осознание своих желаний и непонимание причин, которые их порождают, дают иллюзию, что воля свободна) кажутся мне неопровержимыми. И если я вежливо поддакиваю, слыша о свободной воле, то только потому, что не хочу усугублять свое и без того незавидное положение,размахивая очередной красной тряпкой.Для меня не секрет, что люди чрезвычайно дорожат иллюзией личной свободы. Быть может, это полезная иллюзия.
Хотя меня и сейчас удивляет, как требовательны
Но если им так дорога свобода воли,почему бы не награждать ею, как орденом? (Стоить она ничего не стоит, зато доставляет массу удовольствия.)
При условии, что мы не будем додумывать до конца, что она такое, проблем не возникнет.
Никаких.
Надо же! Только сейчас заметил, что пишу «человек», «люди» вместо «мы», «я».
Поверьте, не потому, что считаю себя выше,нет, вовсе нет, уверяю вас.
Это скорее своего рода отстранение, навязчивое ощущение, будто играешь некую роль.
Как вы знаете, вот уже несколько лет я живу за границей. Здесь существует расхожее представление о французах (хорошие вина, изысканная кухня…). Не раз скудость общения вынуждала меня изображать француза.Я прикидывался восторженным поклонником роскоши, пел дифирамбы вину мадиран или какому-нибудь блюду, о существовании которого узнал минуту назад.
Та же причина, хоть и гораздо реже, вынуждала меня играть роль «крепкого парня»— я имитировал страсть, которой не чувствовал, к автомобилям «астон-мартин», красоткам из календарей Пирелли и пенальти Мишеля Платини.
Чувствую, что смогу сыграть и роль человека(и непременно сыграю, если в один прекрасный день встречусь с инопланетянами).
Но и без межгалактических гостей, в самой обычной, будничной жизни — утверждаю с полной ответственностью — имитация человеческого поведения может оказать немалую услугу. Зато в своих книгах (по сути, книги — единственное, что для меня по-настоящему важно) я сохраняю по отношению к человечеству некоторую критическую дистанцию.
Учитывая эту мою особенность, весьма для меня важную, хочу подчеркнуть, что всегда был исключительно любезен с евреями. И всегда охотно выслушиваю их рассказы о том, что такое родиться и быть евреем (словно этот факт более значителен, нежели принадлежность к роду человеческому вообще). Но это, на мой взгляд, свидетельствует о моем подспудном признании правомерности подобных притязаний.
Куда менее терпим я оказался по отношению к русским, когда они пытались увлечь меня разговором об особенностях «славянской души». Поверьте, я мгновенно давал им отпор.
Не говорю уж о кельтах или корсиканцах, их претензии и вовсе смехотворны.
Если честно, мне крайне неприятно стремление этих не слишком крупных, заведомо незначительных млекопитающих выделиться в особые породы. Как это непохоже на собак! Например, моя собака (средней величины, может быть, даже маленькая, нет, скорее все-таки средняя) признает своих и в чихуахуа, и в доберманах.
Хорошо бы, мне кажется, иной раз посмотреть на людей так, как мы смотрим, например, на бактерий.Я выбрал бактерий умышленно, потому что они бывают вредные и полезные (например, в йогуртах).