Врангель
Шрифт:
В Новороссийске за мной велась Вашим штабом самая недостойная слежка, в официальных депешах новороссийских агентов контрразведывательного отделения аккуратно сообщалось, кто и когда меня посетил, а генерал-квартирмейстер Вашего штаба позволил себе в присутствии посторонних офицеров громогласно говорить о каком-то внутреннем фронте в Новороссийске с генералом Врангелем во главе.
Усиленно распространяемые Вашим штабом слухи о намерении моем произвести переворот достигли и заграницы. В Новороссийске меня посетил прибывший из Англии г-н Мак-Киндер, сообщивший мне, что им получена депеша от его правительства, запрашивающая о справедливости слухов о произведенном мной перевороте. При этом г-н Мак-Киндер высказал предположение, что поводом к этому слуху могли послужить ставшие широким достоянием Ваши со мной неприязненные отношения.
Он просил меня, буде я найду возможным, с полной откровенностью высказаться по затронутому им вопросу.
Я ответил ему, что не могу допустить и мысли о каком бы то ни было выступлении против начальника, в добровольное подчинение коему я сам стал. Я уполномочил его передать его правительству, что достаточной порукой являются мое слово и вся прежняя моя боевая служба.
В рапорте 31 декабря за № 85 я подробно изложил весь разговор, имевший место между г-ном Мак-Киндером и мной, предоставив в Ваши руки документ, в достаточной степени, казалось бы, долженствующий рассеять Ваши опасения. Вы даже не ответили мне.
Не имея возможности принести посильную помощь защите Родины, утратив веру в вождя, в добровольное подчинение коему я стал в начале борьбы, и всякое к нему уважение,я подал в отставку и уехал в Крым на покой.
Мой приезд в Севастополь совпал с выступлением капитана Орлова. Выступление это, глупое и вредное, но выбросившее лозунгом борьбу с разрухой в тылу и укрепление фронта, вызвало бурю страстей.
Исстрадавшиеся от безвластия, изверившиеся в выкинутые властью лозунги, возмущенные преступными действиями ее представителей, армия и общество увидели в выступлении Орлова возможность изменить существующий порядок. Во мне увидели человека, способного дать то, чего ожидали все. Капитан Орлов заявил, что подчинится лишь мне. Прибывший в Крым после Одессы генерал Шиллинг, учитывая положение, сам просил Вас о назначении меня на его место. Командующий флотом и помощник Ваш генерал Лукомский просили о том же, поддерживая его ходатайство. Целый ряд представителей общественных групп, представителей духовенства, представителей народов Крыма просили Вас о том же. На этом же настаивали представители союзников.
Всё было тщетно.
Цепляясь за ускользавшую из Ваших рук власть, Вы успели уже стать на пагубный путь компромиссов и решили неуклонно бороться с Вашими ближайшими помощниками, затеявшими, как Вам казалось, „государственный переворот“.
8 февраля Вы отдали приказ, осуждающий выступление капитана Орлова, руководимое лицом, „затеявшим подлую политическую игру“, и предложили генералу Шиллингу „арестовать виновных, невзирая на их высокий чин и положение“.
Одновременно приказом были уволены в отставку я, генерал Лукомский и адмирал Ненюков.
Оба приказа появились в Крыму 16 февраля, а за два дня в местной печати появилась телеграмма моя капитану Орлову, в которой я убеждал его как старый офицер, отдавший Родине 20 лет жизни, ради блага ее подчиниться требованиям начальников.
„Затеявшего подлую политическую игру“ не было надобности разгадывать. Его имя называлось громко всеми.
Теперь Вы предлагаете мне покинуть Россию. Предложение это Вы мне передали через англичан. Переданное таким образом предложение могло быть истолковано как сделанное по их инициативе в связи с „германской ориентацией“, сведения о которой так усердно распространялись Вашими агентами. В последнем смысле и истолковывался Вашим штабом Ваш приказ о назначении меня в Крым, против чего англичане будто бы протестовали.
Со времени увольнения меня в отставку я считаю себя от всяких обязательств по отношению к Вам свободным и предложение Ваше для меня совершенно необязательным. Средств заставить меня его выполнить у Вас нет. Тем не менее я решаюсь оставить Россию, заглушив горечь в сердце своем.
Столь доблестно начатая Вами и столь недостойно проигранная борьба приходит к концу. В нее вовлечены сотни и тысячи лучших сынов России, не повинных в Ваших ошибках.
Спасение их и их семейств зависит от помощи союзников, обещавших эту помощь Вам.
Кончайте лее начатое Вами дело, и,если мое пребывание на Родине может хоть сколько-нибудь помешать Вам спасти ее и тех, кто Вам доверился, я, ни минуты не колеблясь, оставлю Россию.
Барон Петр Врангель».
Это письмо было размножено Врангелем и его сторонниками и широко распространено в армии, в тылу и за границей. В частности, его копии были посланы Лукомскому, Ненюкову, Бубнову и британскому генералу Хольману. Нетрудно убедиться, что при публикации письма в своих мемуарах барон убрал наиболее острые и беспощадные характеристики Деникина. Вероятно, после крымского опыта, когда Петр Николаевич и сам потерпел поражение, он убедился, что во многом был несправедлив, что далеко не всё зависело от Деникина, что кроме его, как казалось Врангелю, роковых ошибок существовали и объективные, непреодолимые обстоятельства, обусловившие поражение белых. Но то, что он смягчил письмо при подготовке мемуаров, вряд ли имело принципиальное значение для Деникина. Ведь и полный текст был хорошо известен в эмиграции — сперва по копиям, а потом и по публикации в воспоминаниях Деникина.
В последние дни пребывания Врангеля в Крыму возникла угроза прорыва неприятеля. 24 февраля (8 марта) 1920 года ударная группа 13-й и 14-й советских армий взяла Перекоп, но у юшуньских укреплений была разбита слащевцами и с большими потерями отступила. После этой неудачи красные на время перестали тревожить Крым, оставив против перешейков лишь заслон из частей 13-й армии, насчитывавший девять тысяч штыков и сабель.
Из-за поломки «Александра Михайловича» Врангелю всё же пришлось отплыть в Константинополь на британском судне. В конце февраля 1920 года (по старому стилю) генерал покинул Крым, как он думал, навсегда и прибыл в Константинополь, куда незадолго перед этим были эвакуированы его жена и дети.
Врангель с генералом Шатиловым остановились в здании русского посольства, где военный представитель генерал Агапеев предоставил в их распоряжение свой кабинет. Семья барона проживала на острове Принкипо из группы Принцевых островов вблизи Константинополя.
Уже из Константинополя на последнее письмо Врангеля, написанное после форсирования 7 марта красными Кубани, что означало крах Северо-Кавказского фронта белых, Деникин отправил раздраженный ответ:
«Милостивый государь, Петр Николаевич!
Ваше письмо пришло как раз вовремя — в наиболее тяжкий момент, когда мне приходится напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены…
Если у меня и было маленькое сомнение в Вашей роли в борьбе за власть, то письмо Ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды. Вы это знаете. В нем приведены чудовищные обвинения, в которые Вы сами не верите. Приведены, очевидно, для той же цели, для которой множились и распространялись предыдущие рапорты-памфлеты.